Адриан Моул. Годы прострации - Сью Таунсенд

Внезапно шторы начали сдвигаться и раздвигаться, свет включаться и выключаться, а колонки во всех комнатах взревели музыкальными произведениями. Пульт управления куда-то запропастился, хотя все гости искали его как заведенные. Моя мать попыталась силой удержать шторы открытыми, но Бретт заорал на нее:

— Отойдите от занавесок, Полин! Вы испортите таймеры, это тонкая электроника!

Дорогу домой осложнило то обстоятельство, что члены моей семьи заявляли о потребности опорожнить мочевой пузырь не одновременно, но вразнобой. Общим счетом мы останавливались девять раз. В туалете автосервиса Уотфорд-Гэпа Георгина в поисках влажных салфеток залезла в сумку Грейси и обнаружила там пульт управления из бунгало Дорин.

Грейси утверждала, что не прятала пульт в сумку.

— Грейси, милая, если ты не перестанешь врать, — увещевала ее бабушка, — у тебя вырастет нос как у Пиноккио.

— Классно! — обрадовалась Грейси. — Хочу быть деревянным мальчиком.

Понизив голос, я сказал жене:

— В понедельник звоню школьному психологу.

Под конец этого мрачного дня блеснул-таки луч солнца: Гленн позвонил из Афганистана. Через десять дней он приезжает домой. Гленн спросил, ходил ли я в «Лоха» к Малышу Кертису. Я соврал, сказав, что ходил. На следующей неделе придется туда тащиться.

Перед сном признался жене, что завидую несметным богатствам Бретта.

— Адриан, у него пустота внутри, — возразила Георгина. — Он говорит, что завидует тебе.

— Мне? Почему?!

— Потому что ты женат на мне. — С этими словами Георгина перевернулась на другой бок и мгновенно уснула.

Я лежал, не смыкая глаз, слушая, как кашляет мать за перегородкой. В 3.10 утра запела одинокая птица. В предрассветной тьме от этой песни почему-то щемило сердце.

Поездка в четыре мили по идиллическому деревенскому ландшафту — я на велосипеде тащил за собой Грейси в маленьком прицепе, Георгина катила налегке, — мимо полей, где сборщики урожая обращали кукурузу в силосные снопы. Направлялись мы в Биби-на-Уолде, к отцу Георгины, мистеру Крокусу, везли ему в подарок «дюжину носких белых носовых платков», которые он потребовал на свой день рождения. Я не видел его несколько месяцев, и меня неприятно поразило то, как он изменился за это время. Крокус вдруг постарел. Похоже, неудача с «Оргосвеклой» сильно его подкосила.

А ведь Георгина говорила ему, что не надо вкладывать последние деньги в аппараты для переработки свеклы, но он, как всегда, из высокомерия не слушал ничьих советов.

Когда он пошел в «Логово драконов» и попросил 250 000 фунтов под 10 процентов годовых на развитие бизнеса, теле-«драконы» предложили ему минимизировать убытки, вылив свекольный сок в сточную канаву. Крокус наорал на них, обозвав близорукими дураками, и предрек, что они еще увидят его имя в списке богачей «Санди таймс». Запись этой передачи так и не показали, но не из-за нашего свекловода, а потому, что шотландский «дракон» Дункан Баннатайн, владелец клубов здоровья, набросился на Крокуса чуть ли не с кулаками.

Отец Георгины сидел в своем кабинете и ворковал по телефону с бывшей женой Неттой. Рядом стоял стакан с «Оргосвеклой». Крокус, казалось, накрасил губы пунцовой помадой — зрелище не для слабонервных. Один из недостатков «Оргосвеклы» заключается в том, что напиток окрашивает рот. Грейси отказалась сесть к Крокусу на колени:

— Дедушка похож на тетю с бородой.

В доме моего тестя неуютно — слишком просторно и слишком темно, поскольку Крокус пользуется исключительно тусклыми энергосберегающими лампочками. И не пользуется центральным отоплением, утверждая, что оно крадет у матушки-земли драгоценные ресурсы. Мы сидели на кухне, прижавшись к дровяному обогревателю, и смотрели на дождь за окном в ожидании, пока Крокус закончит разговаривать по телефону и нальет нам чаю в честь своего дня рождения. Георгина испекла для отца торт, разрешив Грейси украсить его надписью «С днем рождения — 62!».

Ему шестьдесят два?! И он все еще собирает волосы в хвостик?!

Я притворился, будто интересуюсь его запасами «Оргосвеклы», и Крокус отвел меня в гараж, где рядами стояли бидоны.

— У меня осталась одна надежда — на поджигателя, — сказал мой тесть. — Хорошо бы он спалил этот гараж.

Приподняв седую лохматую бровь, он в упор посмотрел на меня. Я спросил, застраховал ли он своей бизнес.

— Я что, похож на идиота? — ощерился Крокус. — Разве в этом мерзостном современном мире можно что-нибудь сделать без страховки? И разве страховые компании не держат нас за яйца? Но когда я потребовал компенсации за украденную видеокамеру, то эти сволочи отказались платить.

— Так ведь у вас никогда не было видеокамеры, и в магазине вам не дали документа, подтверждающего покупку, для предоставления страховщикам.

— В былые времена джентльмену верили на слово, — прогудел Крокус.

— Но вы же врали служащим в магазине, — напомнил я.

— Они должны были мне поверить, — скрипнул зубами тесть.

Невозможный человек.

Мы побрели обратно в дом, и он спросил, разобрался ли я со своими налоговыми проблемами. Снова написал Гордону Брауну и ожидаю ответа со дня на день, отчитался я.

— Надеюсь, ты не упомянул в письме, кто твой тесть, — пробормотал Крокус.

Неожиданно нагрянула Маргаритка, сестра Георгины, со своим мужем Умником Хендерсоном, и настроение у меня стало еще хуже. Я до сих пор с дрожью вспоминаю то время, когда я был помолвлен с Маргариткой. Спасся я чудом. Хендерсоны, оба, не любят детей, предпочитая проводить свободное время в фан-клубе «Звездного пути». Супруги — активные члены клуба, бойко говорят по-клингонски и переходят на этот язык, когда им удобно, а потом весело смеются (сострив на чей-нибудь счет, надо полагать?), что, на мой взгляд, является верхом неприличия.

Чаепитие протекало тягостно.

— Папа, тебе осталось всего три года до пенсии, — сказала Георгина.

Крокус презрительно рассмеялся:

— Если доживу.

— Ты болен, папа? При смерти? — всполошилась Георгина.

— Мы все умираем, доченька. Бессмертных среди нас нет.

— А ты скоро умрешь? — спросила его Грейси.

— Кто знает, — ответил Крокус и уставился в окно.

После чая Грейси развлекала компанию импровизированным концертом — песнями из «Классного мюзикла». Она «пела» с жутким американским акцентом в розовый пластиковый микрофон, немилосердно усиливавший ее голос. Когда кто-нибудь отвлекался, Грейси кричала:

— Смотрите на меня! Смотрите на меня!

Моя дочь скакала в проеме эркера, задергивая пыльные бархатные занавески между «номерами», и я завидовал ее уверенности в себе. Помнится, в ее возрасте я сбегал из дома, когда на семейных сборищах родители настоятельно просили меня прочесть стихотворение.