Забирая дыхание - Сабина Тислер

Однако ее счастье длилось недолго, потому что Линус умер, когда Матиасу было всего три года.

После смерти Линуса Генриетта сохранила его фамилию и титул, но, очевидно, для некоторых из собравшихся отметину о происхождении она носила на себе даже сейчас.

Матиас едва заметно вздрогнул.

За одним из последних столов он увидел мать.

Она беседовала с пожилой семейной парой и смеялась. Ее колье блестело в лучах заходящего солнца. Конечно, в летний вечер украшение выглядело слишком тяжелым, слишком помпезным, просто неуместным, но Матиас знал, что она надела колье для него. Только для него. Это тронуло его, наполнило гордостью и смущением одновременно.

Темнело, и Тильда почувствовала, как постепенно расслабляется. На праздниках такого рода она всегда воспринимала темноту как спасение. Ей хотелось бы приехать сюда, на этот летний праздник, вообще к десяти вечера, но с ее матерью сделать это было невозможно, Ингеборг фон Дорнвальд постоянно боялась что-нибудь прозевать, попробовать недостаточно закусок из буфета и не услышать самые важные сплетни.

И сейчас Тильда стояла в черном платье на жарком солнце и думала, с кем бы поговорить. Никто не подходил к ней со словами: «Привет, как дела?» Она ни у кого не вызывала интереса, и поэтому ей было невыносимо стыдно. Грустная, она прогуливалась по парку, но там не было места, где можно было бы присесть, а держать в руке бокал, тарелку и одновременно есть было просто невозможно. Она присела на камень и попыталась поставить бокал с шампанским в траву, но рулет, завернутый в виноградный лист, тут же скатился с тарелки ей на платье. Тильда попробовала стереть пятно, но это удалось ей лишь частично. Она уже готова была разрыдаться и с трудом сглатывала ком в горле, чтобы не залиться слезами и не испортить свой скромный макияж.

В конце концов она поставила тарелку рядом с опрокинувшимся бокалом шампанского, оперлась на руки, запрокинула голову и закрыла глаза.

Снова и снова в ее мыслях возникал Матиас, и каждая, пусть даже самая короткая сцена, которую она наблюдала, снова и снова проходила перед ее глазами. Как он вынул чемодан из багажника машины ее брата — почти машинально, не раздумывая, а затем на его лице появилось безграничное удивление. Как он поглощал креветки, а она была уверена, что ему станет плохо от такого количества белка. Она зачарованно смотрела, как он невозмутимо расхаживал по парку и время от времени перебрасывался словечком с гостями, которых, конечно же, знал так же мало, как и она. Она завидовала его способности поддерживать ни к чему не обязывающий разговор и ждала, когда Матиас подойдет и скажет ей хотя бы несколько слов. Но он не подошел.

В сумерках Тильда стала храбрее, а ее черное платье уже не выглядело так неуместно, как в ярких солнечных лучах.

Она взяла бокал холодного белого вина и остановилась рядом с ним. Чуть-чуть, на шаг позади, так что он заметил ее только тогда, когда она заговорила.

— Хай, — сказала она робко. — Ты меня еще помнишь?

Матиас удивленно обернулся и выдержал небольшую паузу, которая ему, собственно, и не нужна была.

— Да, конечно. Мне кажется, в прошлом году ты была здесь очень недолго, тебе вроде стало плохо…

Тильда засмеялась:

— Тирамису был слишком теплым. Пришлось три недели повозиться, пока все снова стало о’кей.

Матиас кивнул. Ему никак не приходило в голову, что еще можно сказать. И Тильда, очевидно, чувствовала то же самое. Она посмотрела на него, смущенно улыбнулась и снова отвела взгляд. И так несколько раз. Потом она тихонько сказала:

— Мои братья — настоящие мерзавцы. Мне кажется, ты очень рассердился.

Она могла поговорить с ним о чем угодно, задать любой вопрос, но, ради бога, Матиас не хотел, чтобы ему напоминали о постыдном случае с чемоданом!

Поэтому он буркнул:

— Да, может быть, — и отвернулся. Дискуссия со странной леди, которую он считал занудой, Матиаса не привлекала.

Тильда осмотрелась по сторонам. Они стояли одни возле чайного домика, и никто не мог услышать, как она прошептала:

— Честно говоря, я считаю своих братьев тошнотворными.

Это импонировало Матиасу, и он невольно улыбнулся. А потом отвернулся и медленно пошел дальше. У этой серой мыши, возможно, мозгов больше, чем он думал.

Тильда последовала за ним.

— Мои братья вечно строят из себя что-то, а в глубине души — просто примитивные существа.

Матиас остановился.

— Идем, Тильда, — сказал он. — Давай прогуляемся. Здесь, у террасы, слишком много чужих ушей.

Тильда с восторгом кивнула. Это было именно то, чего она хотела!

По узкой дорожке они зашли глубже в парк. Если он задержит ее еще на какое-то время, то узнает массу интересных вещей о семейке фон Дорнвальдов.

Но у Тильды не было желания и дальше говорить о своей семье; Она оказалась с Матиасом наедине, было темно, и существовали тысячи возможностей найти тихое местечко. Она была почти у цели своих мечтаний. Но только почти.

Тильда осторожно вложила свою руку в его ладонь. Матиас позволил ей это сделать, и она вообразила, что он даже чуть сжал ее руку. Это придало ей храбрости.

Музыка становилась все тише, всего лишь обрывки мелодий проникали сквозь деревья, а шорох листвы становился все громче. Матиас почти не слышал голосов и даже не видел, куда ступает. Когда он оглядывался, то лишь по далеким отблескам света понимал, где проходит праздник и откуда они пришли. Словно мрачная тень, поднимался замок на фоне ночного, слабо освещенного луной неба.

— Какое прекрасное место! — негромко воскликнула Тильда.

Он остановился.

— Может, посидим чуть-чуть?

Матиас замер. Горело не только его лицо, пылало все тело. Он опустился на траву, не думая о том, что на брюках останутся пятна от травы, и прислонился спиной к дереву. Тильда села рядом и прижалась к нему.

— Собственно, мы даже не знаем друг друга, — прошептал он.

— Это ничего не значит, — еле слышно выдохнула она, ожидая, что сейчас Матиас обнимет ее, но он не двигался.

Тогда она взяла инициативу на себя и погладила его — сначала осторожно, двумя пальцами, а потом и ладонью — везде, куда только могла дотянуться, не меняя своего положения.

Матиас был словно наэлектризован. Было темно, и он не смотрел на нее, он даже временами забывал, кто его гладит, он просто подчинился и дал возможность произойти тому, что происходило. Его возбуждение росло. Он поцеловал Тильду и почувствовал, как она в его объятиях становилась нежнее, но вместе с тем настойчивее.

Он даже не помнил, кто из них первым начал раздеваться.

Словно легкий ветерок ласкал его обнаженное тело и в конце концов свел его с ума настолько, что Матиас даже забыл об опасности того, что их кто-то увидит.