Нетаньяху. Отчет о второстепенном и в конечном счете неважном событии из жизни очень известной семьи - Джошуа Коэн

—Вы нам тут все покажете?— спросил Уолт.

—Мне надо следить за кугелем. С вами сходит Рубен.

—Да,— Сабина обхватила меня рукой, обхватила меня обеими руками.— Оставим Эдит исполнять обязанности Hausfrau[47], а дорогой Рубен проведет нам экскурсию.

Ни псевдоготические чары кампуса, ни недостроенное здание студенческого клуба в стиле брутализма, ни очаровательные старомодные постройки и торговые лавки вдоль университетской аллеи, ни полукичевые ларьки с поделками индейцев из резервации сенека, ни заброшенная гончарная мастерская, похожая на утопический фаланстер[48], ни даже раскинувшиеся между ними молодые леса, отражающиеся в оттенках сепии в озерах и реках,— моих тестя и тещу не интересовало ничего ни в самом Корбиндейле, ни в окрестностях Корбиндейла, кроме дома, в котором они находились. И вовсе не потому, что дом наш отличался оригинальной архитектурой или же интерьером, а исключительно потому, что они знали, сколько он стоил. И хотели оценить, насколько нам удалось преуспеть. В частности, они хотели оценить меня — бедняка, говорящего на идише, парнишку, который женился на их дочери, только-только окончившей Стайвесант, обрюхатил ее и укатил на войну (так им помнилось)… этого выскочку, талантливого молодого ученого, которому даже с научным дипломом на стенке и публикациями на полке еле-еле удалось пристроиться младшим преподавателем эконометрики в Городской колледж Нью-Йорка, и то не в штат (они полагали, там были штатные должности)… экономиста, не сумевшего заработать денег (фигура столь же распространенная, как и историк, не сумевший войти в историю)… закоренелого неудачника, который с досады на свое ухудшающееся положение и неспособность заявить о себе в городе (для них Нью-Йорк означал целый мир) ухватился за первую предложенную штатную должность в дикой глуши и улизнул туда с их дочерью и внучкой, увлек их «на север» — но, по сути, на запад, в сторону Америки,— точно ветер хрупкие опавшие листья жалкой ошибки… Получается, этот визит дал им возможность утвердиться в своих убеждениях. Не изменить мнение — Штайнмецы в жизни его не меняли,— но утвердиться в том, что Эдит сглупила, не того выбрала в мужья, а Джуди не повезло с отцом, хоть она его и не выбирала.

Я провел их по дому — не как владелец поместья, а, скорее, как младший внебрачный сын владельца, за чаевые показывающий дом туристам,— Сабина придирчиво расспрашивала меня о провенансе каждой литографии, каждого предмета коллекции, стоимости каждой старинной вещицы, купленной на аукционе, начиная от буфета и столика в стиле чиппендейл до изящных стульев с длинными тонкими ножками в шейкерском стиле, сколоченных без затей из деревяшек в какой-нибудь провинциальной общине старых дев в угольно-черной преисподней 1880-х, тридцать шесть долларов за пару. Сабина подняла их — легкие, как тростинки,— а потом попыталась поднять и диван-кровать, и буфет, и столик, точно оценивая вес нашего скарба — удастся ли его перенести?— оценивала и наши перспективы вернуться в город. Уолта же обуял хозяйский дух: он умело выискивал мельчайшие недостатки — от трещины в обшивке моего кабинета до неплотно прикрытого люка и недостающих ступенек выдвижной лестницы на чердак. На втором этаже в коридоре, чуть дальше двери комнаты Джуди, он плюхнулся животом на ковровую дорожку, дабы обозреть открытую электрическую розетку, и заявил, что Мануэль ее починит, но проблемо. Мануэль приедет, все сделает за день и дорого не возьмет. В их жилом комплексе он работает давно, все ему доверяют. До меня не сразу дошло, что тесть, ни разу не предложивший мне даже цента (хоть я и не взял бы), предлагает послать мастера, который работает в их жилом комплексе в Манхэттене, на другой конец штата Нью-Йорк, чтобы вкрутить нам новое гнездо для розетки.

—А это ваша комната.

—То есть ваша.— Сабина потрогала кровать, на которой я спал с ее дочерью, скинула лодочки на плоском ходу и улеглась.

—Чувствуйте себя как дома.

—А ванная у вас отдельная?— полюбопытствовал Уолт.

—Да.

—Не общая с Джуди?

—Нет.

Уолт кивнул, зашел в ванную, встал у раковины, открыл оба крана. Потом включил душ. С ревом ударила струя воды.

—Уолт,— сказала Сабина.— Пожалуйста, не надо.

Уолт подмигнул и закрыл дверь, заперся изнутри.

—Он там надолго.

—Ему надо о многом подумать?

—Нет, не надо, но он там надолго.

Я направился было к двери, но Сабина остановила меня:

—Подожди, сядь.

И похлопала по кровати, но я оперся о подоконник.

—Жаль, что твои родители сейчас не здесь, не с нами — рецепты твоей мамы не в счет.

—Они предпочитают ходить в шул. Они предпочитают молиться.

—Они молятся за тебя?

—За всех нас.

Вода ревела за дверью ванной.

—А вот интересно, твои родители предпочитают вместе или по отдельности?

—Что?

—Твои родители спят вместе или в отдельных кроватях?

—Родители? Вместе. По крайней мере, когда я был маленьким, они спали вместе.

—А ведь наше поколение последнее, в котором супруги спят в отдельных кроватях. Я понимаю, странно думать, что мы с твоими родителями из одного поколения, но так и есть. Наши сверстники были последними, кто спал отдельно: между кроватями тумбочка, на ней пузырьки с таблетками.— Сабина открыла ящик тумбочки Эдит, потом передвинулась на другой край кровати, открыла мой, закряхтела с досады: оба ящика оказались пусты.— Разумеется, в бедных семьях такой возможности не было: наверняка и твои родители, и их родители именно поэтому спали вместе. Но мои родители спали отдельно, и их родители тоже. Они могли себе позволить разные кровати, а в Германии — и разные спальни. Наверное, они считали, что это пошло от французов, на деле же это английский обычай, даже в некотором роде викторианский: для немецких евреев это не оскорбление, а комплимент. Французы спят отдельно, чтобы крутить романы. У женщин даже есть свои покои, будуар, но будуар все же не спальня. При будуаре может быть спальня, но сам по себе он не спальня, а салон, где можно крутить романы и хандрить из-заних. Англичане же спали отдельно, потому что спать в одной кровати было небезопасно: от спящего рядом можно было заразиться, например, пневмонией, гриппом, простудой — в те годы от этих болезней зачастую умирали. Наверное, поколение моих родителей полагало, что в одной спальне и особенно в одной кровати супруги чаще занимались сексом, в результате жены чаще беременели, ведь надежных средств предохранения тогда еще не изобрели. Хотя, возможно, наши прабабки выдумали, будто боятся заразиться, чтобы скрыть, что боятся забеременеть: кому же понравится вечно ходить беременной. Как бы то ни было, меня это смущает, а тебя? Подумать только, нашим предкам и в голову не приходило, что супруги могут спать в одной постели и не заниматься сексом!