Парящая для дракона - Марина Эльденберт

— Нечего отлынивать, — отвечаю. — Шагай.

И первой выхожу на лед.

Движение, общий ритм, легкость скольжения тут же подхватывают меня. Мне хочется взлететь над катком, хочется танцевать, пусть даже сегодня я взяла старые фигурные коньки, а те, что для танцев, остались дома. Музыка льется из динамиков, врывается в мое сердце, и мне кажется, что отпустить ее я могу только в движении, раскинув руки и взлетая в прыжке. Сколько себя помню, так было всегда.

— Лаура? — голос Бена возвращает меня в реальность.

Ринни смеется.

— Ну, мы погнали. Догоняйте!

Они с Сэфлом вливаются в общий поток движения, а я улыбаюсь и протягиваю Бену руку.

— Поехали.

— Что, прямо вот так?

— Да, вот так!

Его пальцы сжимают мои, второй ладонью он цепляется за бортик.

— Видишь вон ту черту? — говорю я ему, указывая на красную линию, отделяющую голографическую стену от реальной. — Там тебе станет не за что держаться. Это значит, что…

— До моего позора осталось десять метров.

Я качаю головой.

— Поехали

Решительно отталкиваюсь — ему остается либо отпустить мою руку, либо скользить вместе со мной. Мне самой интересно, что он выберет, и Бен выбирает второе.

— Чуть согни колени. Так будет проще.

— Уверена?

— Сто процентов.

Для того, кто первый раз стоит на льду, особенно для мужчины, он держится потрясающе. Очень ровно. Хотя напряжение чувствуется через силу его пальцев, сжимающих мои.

— Так, ну и как же получилось, что фервернец ни разу не стоял на коньках? — интересуюсь я, чтобы его отвлечь.

— Вообще-то я не фервернец.

— Нет?

— Я родился в Рагране. Моя семья переехала сюда, когда мне было два года, но у меня до сих пор гражданство Раграна.

— Оу. Понятно.

Рагран — одна из континентальных стран, уровень жизни там значительно ниже, чем в Ферверне или в Аронгаре, но сейчас ситуация уже значительно лучше, чем была, скажем, еще лет десять-пятнадцать назад. Один из самых страшных налетов современности случился в Мериуже, столице Раграна. Это была трагедия мирового масштаба после чего полетели головы. Буквально. Правящий был снят и чуть ли не изгнан обществом иртханов, в миротворческой миссии участвовали все страны-соседи, Аронгара и Ферверн.

— Да, поэтому у меня периодически возникают бюрократические проволочки с клиникой.

Бен сосредоточенно смотрит вперед. Так сосредоточенно, словно видит не катающихся людей, а всех вместе взятых бюрократов.

Какое-то время мы катаемся молча (не считая моих комментариев о том, когда лучше податься вперед, как правильно ставить ноги и как держать равновесие), и он держится классно! Отличный баланс, потрясающая координация и реакция. Наверное, иртханам в этом плане проще — у них звериные инстинкты, но ручаться не могу. Как бы там ни было, он вспоминает о том, что мы проехали голографический «барьер» только оказавшись у очередного бортика. Здесь специальная ледовая площадка для кругового катания, дорожка огибает его справа, а слева у бортика толпятся отдыхающие.

— Перерыв? — спрашиваю я.

— Перерыв, — соглашается он.

— Ну, как проходит обучение? — раскрасневшиеся и счастливые, к нам подъезжают Сэфл и Ринни.

— Чудесно. Я чувствую себя камнем, который Лауре приходится тащить на веревочке. — Бен снова улыбается.

— Эй! Ты отлично катаешься.

— У меня ощущение, что я все время тебя торможу.

— Рядом с ней у всех такое ощущение, — говорит Ринни, и изо рта у нее вырывается облачко пара. — Она все время куда-то летит, когда выходит на лед.

— Почему ты не пошла в спорт? — спрашивает Бен.

— Спорт меня никогда не привлекал.

— Почему?

— Соревнования. Я не хотела превращать то, что люблю, в гонку за медалями и первыми местами.

Бен приподнимает брови.

— Скажем дружное нет амбициям?

— О-о-о, с амбициями у меня все в порядке. Просто спорт — это не мое. Отец считал, что я поломаюсь, если пойду в фигурное катание, а я поняла, что действительно поломаюсь, если буду гоняться за медалями и успехом.

— Глубоко, — произнес Бен, и как-то так получилось, что его ответ упал в тишину, возникшую в паузе между песнями.

Которую спустя несколько мгновений заполнили сильные, пронзительные аккорды льющейся из динамиков музыки нового суперхита и яростный голос Сибриллы Ритхарсон.

— Ритхарсон! — Рин прижала руки к груди. — Драконы, Ритхарсон! Обожаю ее! Лаура!

— Что?

— Лаура, ты должна под нее станцевать! Давай!

Рин чуть ли не силой выпихнула меня в центр круговой площадки, но если бы она этого не сделала, вряд ли бы я удержалась сама. В голосе певицы было что-то гораздо большее, чем можно себе представить. Что-то большее чем чувства, большее чем пламя (Сибрилла Ритхарсон — иртханесса!), гораздо большее, чем можно раскрывать остальным — так откровенно, напоказ, так остро и безумно-чувственно.

И я подхватила этот ритм, сливаясь с музыкой, сливаясь с этим голосом, становясь ей. Раскинув руки, врываясь в безумный ритм кружения и полета по льду.

Ее голос обрывался так резко, словно дыхание, и я вместе с ним сорвалась в припев. В движения по диагонали, рваные и яростные, как обращение к тому, кто тебя не слышит. Лица и магазинчики сувениров сливались с протянувшимися над катком огоньками гирлянд, голограммы размывались все сильнее, а я чувствовала себя все более и более невесомой. Скользя по льду, я всегда чувствовала себя парящей.

Музыка стучала в ушах старинными часами и билась в ритме ударов сердца, заводя мое все сильнее. Темп нарастал, и вместе с ним нарастали чувства. Падая вслед за звонкими нотами в глубину, я перехватила лезвие, чтобы кружиться на этой глубине, поднимаясь от самого льда все выше и выше. Чтобы во время очередного скольжения оттолкнуться и взлететь, раскинув руки, впуская в себя чужие чувства и пламя.