Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Герман Романов

— А «Севастополь»?

— Низкобортная самоходная баржа, с неудачно расположенной артиллерией и тонкой броней. Для Цусимы в самый раз. Но неспособен противостоять залпам дредноутов, «шкура» тонка для боя. Англичане в это же время свой «Куин Элизабет» построили, против которого наш и получаса не простоит — как-то не тянут 12 дюймов против 15. Избиение младенца, и только. И удрать тоже не в состоянии, у англичан линкоры мореходнее и скорость больше. Да что «Куины»? Они свои «Орионы» в одно время с нашими строили, только сравнивать нечего, и гордиться тем более…

Смирнов не мог сдержать изумления — Арчегова нужно было давно отправлять почивать, он прямо засыпал сидя на диване. Но вместо этого Александр Васильевич терпеливо и благожелательно, с дружеским почтением в голосе, как идеальный собеседник, расспрашивал офицера. И тот ему отвечал, пусть медленно, видно, одной половиной мозга уже спал, а вторая еще могла хоть как-то функционировать.

— А у японцев есть линкоры, способные с «Куинами» драться?

— «Нагато» и «Муцу», у них 16 дюймов и 26 узлов. В двадцать первом вошли в строй. Остальные по Вашингтонскому соглашению двадцать второго на металл порезали, недостроенные…

Арчегов отвалился на диван, лицо полковника полностью обмякло, из уголка губ потекла струйка слюны. Офицер крепко уснул и стал чуть похрапывать. Усталость свалила даже его, казавшегося всем двужильным.

— Боже мой?! — Смирнов только теперь понял, почему Колчак тормошил Арчегова, не давая тому засыпать. Контр-адмирал непроизвольно перекрестился — потрясение было велико. Ведь о будущих годах полковник говорил в прошедшем времени.

Колчак, с внезапно просветлевшим лицом, тоже истово перекрестился, а затем заботливо устроил полковника на диване, подсунув под голову свою походную «думку». И словно заботливый отец любимого сына, накрыл своей черной флотской шинелью, перекрестив уснувшего офицера.

— Пойдем, Миша, — Александр Васильевич тихо прошептал своему старому приятелю, — попьем чайку. Константину Ивановичу нужно хорошо выспаться, а нам есть о чем подумать и поговорить…

Иркутск

— Но где еще подвохи спрятаны, где?! — Генерал Оглоблин не смог сдержать рвущегося наружу раздражения. Перед ним лежал долгожданный закон о казачестве, вернее его проект, в лихорадочном темпе составленный войсковым правлением за эти суматошные часы. Прошло всего три дня, немыслимый по краткости срок, как закон рассмотрели все заинтересованные стороны, внеся в него свои предложения и дополнения, иногда очень серьезные.

Управляющий делами кабинета министров Гинс и министр социального развития Пепеляев, отвечающий за здравоохранение, просвещение, культуру и общественное призрение, внесли в него свои дополнения, касающиеся развития казачьих школ, фельдшерских и ветеринарных пунктов, культурных начинаний и прочего. Дополнение следующее — вопрос слишком серьезен и требует долгого рассмотрения вкупе с государственным решением для всех социальных групп Сибири на общих основаниях.

А если выразиться короче, то мнения сходились в одном — отложить сей вопрос и вдумчиво над ним поработать, дабы отнести его на все другое население заодно. С этим генерал был согласен, как и с пунктом, который говорил, что данные вопросы будут особо оговорены в специальном законе, который правительство примет позднее. А потому препятствовать проведению закона в основной его части они не станут.

В основной части были три раздела — войсковой статус с причислением в казаки крестьян и инородцев, военная и другая государственная служба и, самое болезненное, поземельное устройство.

С войсковым статусом министры разобрались на удивление споро и с общим согласием одобрили июньский закон адмирала Колчака и утвержденное им положение о войске. И с бурятским населением вопрос сняли быстро, разрешив причислить их в войско на особых основаниях, не подвергая коренной ломке жизненный уклад, земельные наделы и введя для инородцев облегченный порядок службы.

С предложением массового зачисления крестьян в казачество в Иркутском уезде все заинтересованные стороны согласились, но со скрипом. В Балаганском и Черемховском уездах поверстывание должно было пройти незначительное, и только тех селений, которые примыкают к бурятским стойбищам или к казачьим станицам. И объяснение давалось соответствующее — для компактного проживания казаков и стремления избежать осложнений от чересполосицы. Сохранялось куйтунское и нижнеудинское казачество, обустроенное еще до войны, а верхоленское, илимское и киренское министры предлагали упразднить либо переселить.

С последним планом атаман был полностью согласен, вот только дадут ли деньги на переселение? Терять полтысячи природных казаков, которые за двести лет, несмотря на все притеснения, так и не вышли из сословия, атаману не хотелось. Вся надежда на министра финансов Михайлова — сумма мизерная требовалась, если сравнить ее с ежедневным расходом на войну.

Окончательный вариант впечатлял — казачество увеличивалось в десять раз — с 15 тысяч до 150 тысяч населения, разделенных на три отдела, примерно равных по численности. Тунка и все села по Иркуту входили в первый отдел, где царило полное равенство — по одной трети крестьян, бурят и родового казачества с крестьянами из казаков. Второй отдел должен быть по левобережью Ангары, как раз на стыке трех уездов — Черемховского, Балаганского и Нижнеудинского. Сюда входили и все казачьи поселения по Или и Уде в последнем уезде. Половина приходилась на бурят, по четверти на селян и казаков — природных или из крестьян…

В третий отдел, самый большой, Яковлев предложил зачислить крестьянские и бурятские селения по правобережью Ангары от Байкала до Яндинской слободы за Балаганском. Здесь подавляющее преимущество было у бурят, которые составляли четыре пятых населения, остальные крестьяне. А вот природных казаков и крестьян из казаков едва набиралась с полтысячи…

— Благодарю покорно, но такой третий отдел нам не нужен! Они никогда казаками не станут, ибо там наши почти не проживают! Ну, Яковлев, сукин сын, вроде благо сделал, а на деле зло лютое! Нет, такие «казаки» нам без надобности! Они не станичниками станут, а вечной головной болью!

Оглоблин встал, прошелся по комнате — требовалось не менее десяти лет, чтобы произвести нивелировку всех поверстанных. Насильственного зачисления не было — буряты, что жили рядом с казаками еще с семнадцатого года, соглашались, лишь бы соседи-крестьяне оставили в покое их огромные скотоводческие наделы в сотню десятин супротив крестьянской дюжины.

И поверстанное крестьянство вряд ли уговаривать придется — все наделялись полным казачьим паем в тридцать десятин, освобождались от налогов и переводились служить в пластуны, где затраты на снаряжение были в 5 раз меньше, чем конным казакам. Сплошная выгода от перехода…

«Нет, подвох здесь отсутствует», — решил про себя генерал, внимательно рассматривая проблемы казачьей службы. Триумвират «служивых» — военный министр Сычев, командующий армией Арчегов и министр внутренних дел Яковлев, имели разные предложения, но верх взял командующий. Оно и понятно — за ним открытая поддержка Вологодского и Михайлова и сила, ощетинившаяся штыками и орудийными башнями бронепоездов.