Громов - Игорь Цыбульский

Такая была тогда мода.

В шестидесятых пришло новое поветрие — стали брюки зауживать, делать дудочки — так это называлось. Ребята изощрялись. Были такие записные пижоны! Не только брюки перешивали, но и на гимнастерках складки делали, здесь, здесь и на спине. Когда выходили на парад, нельзя было не любоваться. Красавцы!

Командиры с этим боролись, конечно, но сильно подозреваю, что в душе этот суворовский форс им нравился, и потому борьба носила скорее формальный характер.

Вот картина. Главный пижон училища — Толя Велиховой возвращается из увольнения. Наш командир роты его останавливает:

— Суворовец Велиховой, что вы сделали с брюками?! Признавайтесь — они ушиты!

— Никак нет, товарищ полковник, нормальные брюки.

— Но я же вижу!

Командир приглашает ротного старшину и каптенармуса (каптеркой человек заведует, он-то уж знает дело до тонкости). Сняли с Велихового брюки, стали рассматривать швы. Однако Толик так зашил (на руках!), что они не могли отличить его шов от фабричного! Как ни бились, не сумели ничего доказать.

Кадетская привычка к аккуратности остается на всю жизнь. Я и сейчас каждое утро брюки глажу (только сам), и не выйду на улицу, пока не уверен, что все выглядит, как надо.

Нас всему учили, даже зубы чистить. Что такое Суворовское училище? Большая семья с жестким мужским воспитанием. И наши командиры в собственном доме бывали много реже, чем в училище. Они приходили к подъему и уходили, когда рота ложилась спать.

Главные предметы в Суворовском, конечно, огневая и строевая подготовка, ну и военное дело — по связи у нас была специализация.

Остальная учеба, как обычно, но особо — английский язык. Специализация — военный перевод.

Языковая подготовка была поставлена прекрасно. После расформирования училища наш старший преподаватель — майор Кирсанов Леонид Акимович стал заведовать кафедрой иностранного языка в медицинском институте, куда я потом поступил. Он, когда меня увидел в аудитории, сказал: «Ну, ты, Скворцов, можешь на занятия не ходить».

Возле этого эркера была раньше еще одна пожарная лестница. На нижней ступеньке (она в трех метрах от земли) наши кадетики любили качаться и подтягиваться. Но суворовец Лесин…

Мы шли строем на обед, через двор, и слышим, кто-то нас зовет сверху. Головы задрали, а там, на верхней ступеньке лестницы (это в здании современной постройки выше шестого этажа), суворовец Лесин сидит. Потом он на ладошки поплевал и непринужденно так стоечку на руках заделал! Все так и замерли… Помню, офицер-воспитатель шепчет: «Тихо! Тихо!»

Тишина была такая, что его шепот все слышали.

Ни один из наших рекордсменов не был так «высоко» оценен. Лесина за этот фокус из училища выгнали. Потом он мастера спорта по акробатике получил. Вот такие наши кадетские легенды.

Вообще-то войти в коллектив в Суворовском училище не просто. Нужно многое уметь и многому научиться. За себя постоять в том числе. Но лучше всего совершить что-то выдающееся, не переходя, конечно, рамок разумного, как бывший суворовец Лесин.

Встречались, правда, ребята, которым не надо было драться и кому-то чего-то доказывать. Борис Громов был именно такой человек. К нему никто не приставал. Чувствовалось в нем что-то очень серьезное, что самых больших задир останавливало. Он ни к кому не придирался, к нему тоже никто не лез.

Есть такие люди. Их немного. Я-то другой. Я дрался. Правда, никогда не бил первым, хотя был один случай с нашим парнем Осокиным. Он меня достал. У него была такая мерзкая привычка обзываться. Мы переходили двор, как раз под выстрел (у нас в Саратове в полдень, как в Питере, пушка стреляла) я протянул Борису книжки (но он не взял) тогда я положил их на землю и врезал Осокину.

Тут Борис на меня посмотрел! Так, как только он умеет. Даже не с осуждением, а с каким-то удивлением, и удивление это неприятное. Вроде как: «Не ожидал от тебя!» И, честно скажу, стало мне не только стыдно, но и как-то неуютно.

Вообще, кадетская жизнь — это бурса. Хорошее и плохое сплетено в один узел. Дети ведь не знают жалости. Прозвища даются беспощадные. Не ответишь жестко, кличка к тебе пристанет навсегда.

Был у нас суворовец один с очень красивыми бровями. Ну, как говорят, соболиными. Так ему их ночью сбрили. Это надо изловчиться! И так крепко спать! Наутро его наша англичанка Бася Мирровна Куликова не узнала. Спросила: «Вы что, новенький?»

Однако самая распространенная у кадетов форма самоутверждения все-таки спорт и учеба. Тут ты мог объективно доказать любому свою силу. Если кто-то не согласен, пусть сделает лучше.

Жизнь мальчишки в 14–15 лет сложна во всех отношениях. Он должен определиться и занять свое место, желательно достойное, в подростковом коллективе. Это всегда борьба, в иных случаях затягивающаяся на многие годы. В это же время парень должен очень многому научиться и многое понять. Это трудная работа. В период, когда не только сознание, но и сам организм подростка перестраивается, готовясь к вступлению во взрослую жизнь, его настигают первые философские вопросы и главные из них — для чего я пришел в этот мир и в чем смысл жизни? И в этом отношении суворовцы ничем не отличаются от других мальчишек, которые мечтают о великих делах, но уже начинают понимать, как непроста и неоднозначна жизнь.

Борис Громов еще в Суворовском училище, как-то незаметно и необидно для других, определил цели и ответил на самые неотступные вопросы. Он сделал карьеру, стал вице-сержантом. Звание вице-сержанта могли получить только такие ребята, которые выделялись и в учебной, и в физической подготовке. Это были настоящие лидеры.

— Он был гимнаст из самых лучших, — вспоминает Юрий Скворцов. — А в баскетболе ему вообще не было равных! Представляете, при его небольшом росте.

Он играл в стиле Алачечана, помните такого в сборной СССР пятидесятых годов? Кумир нашего поколения. Чуть больше метра семидесяти ростом. Вот и Борис такой. Остановить его было невозможно. Он заделывал такие проходы, отдавал такие пасы, что защитники только глазами хлопали. Или начинал стрелять издалека, если был в ударе, из десяти восемь клал в корзину не глядя. Я, как мог, за ним тянулся, но понимал, что тут талант особенный и догнать невозможно, надо искать свое.

В это время я начал заниматься стрельбой. Хорошо у меня стрельба пошла, и я попал даже в сборную училища.

А Борис стал осваивать прыжки с шестом. Тогда ведь шест был жесткий, он вообще не пружинил, и нужны были сила и координация гимнаста и скорость спринтера, чтобы в этом сложном техническом виде добиться успеха. Борис сумел, хотя никто его толком даже тренировать не мог.

У нас был такой ротный рекорд — Миша Бондаренко на спор шестьдесят девять раз подряд сделал подъем переворотом на перекладине! А потом стал мастером спорта по плаванию.

Боря в это время в сторонке тренировался с шестом. И по сути дела, в каждом прыжке ему приходилось делать такой подъем переворотом, да еще после разбега и на высоте четырех метров…