Бастион. Война уже началась - Сергей Зверев

Сервис нам достался откровенно никакой. Ни обоев, ни ковров в комнате, если не считать таковым затоптанную майку под дверью. Краска со стен давно осыпалась, на полу зияли проплешины. Зеркала отсутствовали (вампиры до нас гостили). Из мебели наличествовала лампочка, подозрительно похожая на переноску, календарь с голой попой, старый славянский шкаф, кран с мойкой, стол под окном и две кровати – слава богу, в разных углах.

– Значит, так, крошка… – начал Сизиков, бросая на кровать оба баула.

– Не называй меня крошкой, – отрезала я. – Терпеть не могу.

– Ладно. Значит, так, детка. Можешь помыться, но багаж до дна не распаковывай. Я ухожу на разведку, а ты запрись на крючок и сиди тихой мышкой, охраняй ружье. Если до вечера не вернусь, пиши пропало.

– Как ты мил, – растрогалась я. – Но объясни, пожалуйста, почему бы нам не пройтись вместе?

– Я чекист, сударыня, – напомнил Гулька, склоняясь неприлично близко. – А следовательно, чего?

– Ничего хорошего, – сказала я.

– А следовательно, я умею располагать к себе людей.

– До тех пор, пока люди не поймут, что ты чекист.

Гулька не обиделся.

– Да. Конечно. Но за это время я успеваю получить всю нужную информацию. Нам предстоит узнать, где в этом затерянном мире поселок староверов и дорогу к нему. И мы это узнаем. Или, черт меня возьми, я не потомок Феликса. Trust me.[1]

– А почему бы не узнать у первого встречного? – осторожно спросила я. – Может, я что-то не понимаю… Доброволин по понятным причинам не смог предоставить координаты, но ясно дал понять, что староверы никогда не делали тайны из своего существования. И к гостям терпимы, если гости не перегибают…

– И первый встречный поведет нас по козьим тропам? – стиснул брови Сизиков. – Где бродят барсы и медведи?

В его тоне звучала непримиримость к пререканиям. Мне сразу захотелось вытянуться во фрунт. Я так и сделала.

– Trust me, – повторил Гулька.

– Хорошо, попробую, – согласилась я, легонько отодвигаясь от его рта.

Почему бы в самом деле не переложить часть забот на плечи добровольцев? Гулька скинул ветровку, послал мне воздушный поцелуй и испарился, а я стала заниматься разной чепухой. Воды в кране не было. Кто-то выпил. Ладно, подумала я. Не очень-то хотелось. За полдня моя кожа не успела обрасти грязью. Сделав потягушки, я упала на кровать. Полежала минут двадцать в компании зеркальца и походного маникюрного набора и, не придумав ничего другого, подошла к окну. Окно выходило на задний двор «дома колхозника». Метрах в сорока, за оградкой и мелкой лощинкой, протекало строительство века. Кто-то из местных бонз возводил себе коттедж. Домик так себе, но в сравнении с прочими – вполне выделяемо. По крайней мере, его собирали из кирпича, а не из фанеры. И грязи развели – как в городе… Из-за бетономешалки, окутанные сизым табачным дымом, торчали ноги в кирзачах. Ширококостная малярка-штукатурка – исконно русская женщина с замученным лицом и в целлофановых кульках поверх штиблет – неторопливо жевала бутерброд.

Я взглянула на часы – начало четвертого, отошла от окна и опять развалилась на кровати. Мысли путались. Ничего не происходило, но в голове уже царило безобразие. События последних дней вертелись в памяти веселой каруселью, вызывая досадное головокружение. В ту пору я была еще далека от мысли о кукловодах, марионетках и невидимых ниточках, за которые дергают, но что-то меня определенно настораживало. Я пыталась понять, что, но каждый раз логическая цепочка, которую я упрямо собирала, рвалась, и на поверхность всплывали мелкие бытовые заусеницы.

На одной из ретроспекций я и уснула. А проснулась от яростной долбежки в дверь. Подскочила, всклокоченная, заметалась. Машинально стала себя ощупывать – да одета я, одета…

– Динка, шо цэ такэ? Отверзай калитку, – забубнил под дверью Гулька. – Ну чего ты там – рожаешь, что ли?

Я отбросила крючок. Он ворвался встревоженный, но, увидев меня такую – никакую, не утерпел, расхохотался. Можно понять, сто чертей. Волосья дыбом, глаза из орбит…

– Вот так дела, – заявил. – Мы тут, значит, пупки рвем, а они, значит, почивают.

Я машинально глянула на часы. Стрелка отвалила от семи. Ужас.

– Где тебя носит, бродяга?

Гулька бросил на стол газетный сверток и пластом рухнул на кровать. Видок у него был донельзя усталый, но в принципе довольный.

– Собирайся, Динка. Я вышел на один важный канал, по которому мы как сыр в масле проскочим к твоим чудакам-таежникам. Проводник – высший класс. Ух…

– Нет, ты сначала расскажи, – потребовала я. – Собраться – это подпоясаться.

– Тогда жуй, – он кивнул на сверток. – Там еда. Картоха, мясо, травка зеленеет… У бабки купил, через дорогу. Налегай, Динка, а то, чую, у тебя с утра маковой соломки…

– Росинки, – поправила я.

– Именно, – хихикнул Гулька. – Словом, жуй. И между тем слушай.

Пока я глотала рассыпчатую картошку, Гулька выдавал результат. «Важный канал» назывался дядей Федей-бобылем. Обитал оный дядя в бараке неподалеку от прибрежных заброшенных складов. А промышлял по жизни тем, что добивал в тихих заводях Аваша и Черноярки оглохшую рыбу, которую потом втихую реализовывал мелким оптовикам из Октябрьского, наезжающим на грузовиках. На вырученные копейки жил. А еще дядя Федя в свободное от рыбалки время болтался по горам, где постреливал мелкую живность и водил интересующие нас знакомства. Как Гулька на него вышел, осталось чекистским секретом, но качество информации мой спутник гарантировал самым категоричным образом.

– Я не орал на весь Карадым, где тут у них это самое, – надувая щеки, поделился он толикой своей оперативно-разыскной смекалки. – Зачем нам огласка? Я понимаю, мы не проводим секретную операцию, но, во-первых, слухи о приезде журналистов – они в любом деле не помощник, а во-вторых, извини, таков мой принцип… Я отправился иным путем и в результате вышел на наиболее информированного человека в округе. – Тут Гулька сделал такое хитрое лицо, что я еле сдержалась, чтобы не сморозить какую-нибудь колкость… – Который, к нашему счастью, не враг бутылке.

– Отлично, – восхитилась я. – За неимением гербовой пишем на портупее. Мы начинаем вербовку местных алкашей. А я-то думаю, чего от тебя сивухой прет…

– Да, – невозмутимо продолжал Гулька. – Как раз оттуда. Дядя Федя пьет как грузчик, но производит впечатление серьезного человека.

– Я, кажется, догадываюсь…

– Такова уж наша планида, – Гулька показал разведенными ладошками, как крупно он сожалеет. – Вернее, твоя планида. Впрочем, расходы умеренные. Двести пятьдесят деревянных – не самые бешеные деньги, согласись. Полтинничек я скинул.

– Короче, – вздохнула я.

– Да, – Гулька стал медленно сползать с кровати. – В сущности, у нас есть два варианта. Сейчас мы идем к нему, ночуем, а утром он нас увозит.