Неснятое кино - Виктор Шендерович
Шрифт:
Интервал:
– Андрюшенька, солнышко мое, – попросила помреж, – сгинь из-за кулис к такой-то матери, ты мне спектакль сорвешь!
– Светка! – успокоил Деветьяров. – Дети – наше будущее, но они ни черта не замечают…
– Какие дети? – возмутилась Светка. – Сегодня Истомин смотрит!
– Истомин?
С занавесом лавина детей, сметая все на пути, понеслась в буфет. Главреж Истомин, немолодой усталый человек, остался сидеть в задних рядах, наговаривая замечания на диктофон. Деветьяров осторожно присел рядом.
– Владислав Николаевич!
Истомин ласково посмотрел на Деветьярова:
– Здравствуйте, Андрей.
– Добрый день.
– Пришел отпрашиваться, – констатировал Истомин и поглядел еще ласковей.
– Так точно. – Деветьяров улыбнулся виноватой улыбкой любимчика.
– Не отпущу, – предупредил Истомин и улыбнулся, уже с нескрываемой симпатией…
Поймав жест Шленского, Роман Юрьевич протянул ему пачку «Мальборо».
– У меня свои… – начал было Шленский.
– Леонид, – мягко пошутил Р.Ю., – здесь кондишн очень капризный, кубинские не вытягивает…
Шленский, улыбнувшись, сдался и взял сигарету.
– Берите еще, – предложил Р.Ю.
– Спасибо, – ответил Шленский. – Не надо.
– Так вот, – продолжил Р.Ю., – я и говорю: в жюри – элита, ну и в зале, сами понимаете, не Казанский вокзал… Пресса, телевидение – это само собой.
Ева Сергеевна долила кофе в чашечку, стоявшую перед Шленским.
– Насчет вашей оплаты – вопрос еще согласовывается, но в обиде на нас не останетесь.
– Надеюсь, – улыбнулся Шленский.
Он отглотнул кофе, затянулся и откинулся на мягкую спинку кресла. Он чувствовал себя человеком.
– Да! Мне нужен постановщик пластики и ведущий. У меня есть классный вариант… Это будет хорошо, поверьте.
Р. Ю. щелкнул паркером:
– Кто?
– Его фамилия Деветьяров.
– Какие числа? – спросил Истомин.
Деветьяров озабоченно почесал в затылке.
– Ну, апрель…
– Весь? – холодно осведомился Истомин.
– Что вы! – замахал руками Деветьяров. – Там… ну, где-то две недели… в апреле… а потом еще немного в мае…
– Вы пока работаете в театре, – напомнил Истомин.
– Все гонят, – посетовал Деветьяров, траурно покачав головой.
– Никто вас не гонит, Андрей, – удивился Истомин.
– …Все клянут, – продолжил Деветьяров и возвысил голос: – …мучителей толпа, в любви предателей, в вражде неутомимых, Рассказчиков неукротимых, Нескладных умников, лукавых простаков, Старух зловещих, стариков…
Несколько пионеров, открыв рты, слушали монолог Чацкого.
– Вон из Москвы, – вздохнул Деветьяров и всхлипнул.
Истомин махнул рукой и закрыл лицо, всхрюкивая от смеха.
Из двести пятнадцатой Шленский вышел со сценарием в руках, распираемый самоуважением. Играя на губах что-то классическое, он легко сбежал вниз и пошел к выходу, в одиночку заполняя вакуумное пространство залов.
Из-за поворота раздавались голоса рабочих, продолжавших развешивать фотографии, и Шленский зашел туда.
– И вот эту; да нет, вон эту, голую, левее! – кричал один другому, стоящему на стремянке. – Хорош!
Рабочий отошел наконец со своей стремянкой. Теперь на Шленского не отрываясь смотрела с черно-белой фотографии обнаженная девушка.
– Ф-фу! – выдохнул Шленский и двинулся дальше вдоль вереницы портретов, но тут же оглянулся на обнаженную.
– Забирает? – окликнул его рабочий. Он сидел сзади на стремянке с бутылкой кефира. – У меня тоже третий день от них стоит, – поделился он. – Невозможно работать. За стремянку цепляет.
Шленский покраснел и, стараясь не оборачиваться, быстро пошел к выходу. Там, у дверей, его караулила давешняя тетка со списком в руках.
– Как, вы сказали, ваша фамилия? – бдительно прищурившись, спросила она.
– Станиславский, – ответил Шленский.
На улице он обнаружил, что до сих пор держит в руках сценарий, автоматически раскрыл его на первом попавшемся месте – и углубился в чтение. По лицу тут же проскочила гримаса; запихнув сценарий в сумку, Шленский двинулся к автобусной остановке.
В дверь с табличкой «Репертуарная часть» Деветьяров вошел с коробкой конфет. Через секунду оттуда раздался женский смех, через две выпорхнула с чайником миниатюрная девица. Еще через несколько – снова раздался смех. Потом вышел Деветьяров, без конфет, но со следами помады на лице.
– Только с Маштаковым договорись! – крикнула вслед девушка.
– У себя? – спросил Деветьяров пожилую костюмершу, гладившую гору костюмов.
– Там, Андрюша, там.
– Николай Семеныч? – просунул голову Деветьяров.
– А, Андрюшечка! – раздался из-за двери густой бас. – Заходи, заходи!..
Деветьяров вошел; в сумке, ударившейся об косяк, что-то звякнуло. Через минуту изнутри высунулось усатое, с неснятым гномьим гримом лицо Маштакова.
– Люда-а! – крикнул Маштаков. – Стака-ан! – И скрылся внутри.
Пожилая костюмерша успела отгладить гору костюмов, когда Деветьяров и Маштаков появились в коридоре, в самом чудесном настроении.
– Знаешь, кто я? – спрашивал Маштаков.
– Ты – Коля, – отвечал Деветьяров.
– Не угадал, – говорил Маштаков. – Вторая попытка. Кто я?
– Ты – заслуженный артист рэсэфэсэрэ Коля Маштаков!
– Нет, Андрюшечка, – грустно уронил Маштаков. – Опять ты не угадал. Сдаешься?
Деветьяров поднял руки.
– Я – Мочалов, – сообщил Маштаков. – Не веришь?
– Чё ж не верить? – обиделся Деветьяров. – Ежу понятно.
– Вот люблю тебя, – сказал Маштаков и поцеловал Деветьярова в лицо.
– Так я поеду? – спросил Деветьяров.
– Поезжай, Андрюшечка, поезжай. Я сам все сыграю. Один! – И Маштаков погрозил кому-то пальцем.
Утром в коридоре долго звонил телефон. Наконец на него с разбегу упал полуголый и толком не проснувшийся Шленский.
– Алло!
– Бананов кило! – ответили на том конце провода.
– Алло, кто говорит? – сердито крикнул Шленский.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!