Клад последних Романовых - Юлия Алейникова

Он устроился в гостиной перед телевизором, отыскал какой-то фильм и попытался всмотреться в него.

Как все вдруг рассыпалось в их благополучной безоблачной жизни? Словно сглазил кто. И бабушка перед смертью все о каких-то напастях говорила. Ну, с бабушкой вообще все ясно, она сама себя залечила. Легла зачем-то в больницу, хотя самочувствие было хорошее, и еще и приговаривала, что не хочет, чтобы у них неприятности из-за нее случились. Завещание какое-то оставила, распоряжения особые.

И тут Максим впервые задумался об обстоятельствах бабушкиной смерти. Когда она умерла, он был занят на работе, в больнице ее не навещал, так, позванивал, поболтать минутки три, задать дежурный вопрос о самочувствии, не особо вслушиваясь в ответы. Он не ожидал, что бабушки внезапно не станет. А когда она умерла, был очень удивлен, расстроен такой скоропостижной кончиной, но все же не настолько, чтобы слишком много думать о случившемся. Бабушка была старенькой, все бабушки рано или поздно умирают. Вот мама — та да. Очень переживала, плакала и все время говорила, что этого не должно было случиться, что надо провести расследование, наверняка ее неправильно лечили, сделали не тот укол. Папа ее утешал, но по части расследования не поддерживал, и уж тем более таким планам противился персонал больницы. Старушка умерла, и делу конец.

А теперь выясняется, что бабуля какие-то книги библиотеке завещала. Да еще и на Васильевском острове. Почему там? Бабушка всю жизнь прожила в центре города. Родители жили на Петроградской стороне, он тоже. Странно это все. Да и еще, судя по рассказам Ирины Григорьевны, бабушка подарила среди прочего какие-то ценные старинные книги.

У нее была богатая библиотека, и некоторые книги принадлежали семье еще с начала девятнадцатого века, а может, и раньше. Зачем же она завещала их какой-то районной библиотеке? Как странно.

А ведь этот противный холеный майор спрашивал Максима о странностях.

И, пожалуй, бабушкина смерть и ее завещание можно было отнести к этим самым странностям. Если бы бабушка пребывала в старческом маразме или была склонна к эксцентричным поступкам, тогда бы это завещание удивления не вызвало. Но бабушка до самой смерти пребывала в здравом уме и твердой памяти и склонностью к причудам не отличалась. А следовательно, в ее поступке был смысл. Какой?

Максим убрал звук у телевизора и попытался припомнить подробности своих последних разговоров с бабушкой и маминых комментариев случившегося.

Почему он прежде был так равнодушен к собственной семье? Вот все, что ему говорила Анька, он всегда выслушивал внимательно, какую бы ерунду она ему ни рассказывала. Чего бы ни просила, к просьбам жены он всегда был неизменно внимателен. А когда бабушка просила его заехать к ней в больницу, потому что у нее плохие предчувствия, он почему-то отмахнулся, сказав, что она себя накручивает и что они еще на ее свадьбе погуляют. Погуляли.

А ведь действительно, бабушка все время намекала, что из больницы ей не выйти. Максим отмахивался, считая эти разговоры обычным желанием пожилого человека привлечь к себе побольше внимания. Но ведь бабушка никогда не изводила их пустыми капризами и вообще не была склонна к излишней сентиментальности. Бабушка Аглая Игоревна была человеком суровым и сдержанным, она пережила блокаду, сталинские репрессии и перестройку, и область предчувствий, интуиции, предположений и сомнений ей была чужда.

Максим все больше начинал тревожиться.

«Наверное, я просто себя накручиваю, но все же с бабушкиной смертью что-то было не так. Нет, эксгумировать тело я, разумеется, не буду, но хоть поговорить с врачами я обязан», — решил он. И хорошо бы расспросить Ирину Григорьевну, что мама думала о смерти бабушки. Разумеется, она не стала бы обсуждать подобные проблемы с прислугой, но вдруг Ирина Григорьевна что-нибудь да слышала?..

Апрель 1918 г. Тобольск

— Константин Иванович, вы понимаете, какому риску вы подвергаете себя, принимая на хранение этот сверток? Я, разумеется, даю вам слово офицера, что о вашем участии в этом деле не узнает ни одна живая душа, и все же я обязан вас предупредить.

Полковник Кобылинский пытливо всмотрелся в лицо своего собеседника. С Константином Ивановичем Печекосом он был знаком с самого прибытия в Тобольск, и Константин Иванович и его брат Александр Иванович неоднократно помогали царственным изгнанникам чем могли, посылали продукты, книги, поддерживали их свиту. И вот теперь, после отъезда Их Величеств в Екатеринбург, именно к нему обратился Евгений Степанович с просьбой укрыть часть ценностей царской семьи, оставлять их у Клавдии Михайловны дольше он не желал. Держать их у себя было опасно, слишком уж близок он был к узникам, слишком раздражал комиссаров и солдат Отряда Особого назначения. Приходилось искать надежных людей, передавать на хранение до тех пор, пока не кончится эта большевистская вакханалия.

— Не беспокойтесь, Евгений Степанович, мы завтра же со своим пароходом вывезем их в Омск, — успокоил полковника известный на всю Сибирь пароходовладелец, купец и честнейший человек с безупречной репутацией Константин Иванович Печекос. — Место, где все будет укрыто, я сообщу вам, как договаривались, пришлю с сообщением надежного человека.

Константин Иванович без всяких усилий поднял тяжелый чемодан и, пожав на прощание полковнику руку, отбыл.

Это дело сделано, за эту часть ценностей можно было не волноваться. Да и игуменья скорее умрет, нежели выдаст. Отец Алексей был не так надежен, слишком уж очевидна его связь с семьей, надо будет подыскать подходящее место для сокрытия доверенных ему ценностей, озабоченно размышлял Евгений Степанович, меряя шагами комнату.

— Извините, Евгений Степанович, ушел ваш гость? — заглянула в комнату Клавдия Михайловна.

— Ах, простите меня ради бога. Задумался, — улыбнулся хозяйке полковник. — Да. Все в порядке. Хотя бы часть груза мне удалось снять с ваших хрупких плеч.

— Не беспокойтесь, я рада быть полезной Их Величествам, особенно теперь, в суровую годину испытаний. А еще этот несуразный переезд свиты из дома Корнилова, — накрывая на стол, вздыхала Клавдия Михайловна. — Сегодня целый день переносили вещи, расставляли мебель. Теснота ужасная. Как они, бедные, там теперь поместятся? Настенька Гендрикова была вынуждена уволить свою горничную. Да и какие теперь горничные, места едва хватает, чтобы свиту разместить. Евгений Степанович, как вы думаете, для чего это понадобилось собрать всех в одном доме? Прежде хотя бы фрейлинам и князю Долгорукому разрешалось свободно выходить в город и посещать Губернаторский дом, а теперь и их под арест посадили. За что? Почему?

— Не знаю, — мрачно покачал головой полковник Кобылинский. — Это решение комиссара Яковлева. Мне теперь никто ничего не объясняет, и знаю я не больше вашего, Клавдия Михайловна.

— Но ведь большевики не собираются… Ведь семье не грозит… — Клавдия Михайловна несколько раз начинала и никак не могла закончить своего вопроса.