Герои русского парусного флота - Владимир Шигин

— Мои намерения более чем скромны! — говорил он подросшим сыновьям. — Хочу не фолиант премудрый писать, а едино короткий текст для любознательных!

Нам, увы, уже никогда не увидеть этот первый российский учебник истории. Рукопись Соймонова была после его смерти безвозвратно утеряна.

Всероссийского отечества всенижайшему патриоту (так любил именовать себя в письмах Соймонов) шёл уже седьмой десяток, когда о нём наконец-то вспомнили. Из деревенского небытия вернул его друг юных мичманских лет, а ныне сибирский губернатор Василий Мятлев.

Историки в один голос называют Мятлева большим вором и человеком государственного ума. Императрице Елизавете Мятлев заявил:

— Камчатская экспедиция, что батюшкой вашим содеяна была, завершена со славою, но изыскания в пределах сибирских продолжать надобно и далее.

— Что же ещё пройти следует? — вопросила дщерь Петрова, томная и румяная.

— Края студёные, нерчинские!

— Дело многотрудное, — махнула пухлой рукой Елизавета, — пусть высокий Сенат решает?

Сенат против экспедиции не возражал. Деньги выделили на редкость быстро, спросили лишь, кого хочет губернатор начальником ставить.

— Лучше Соймонова Фёдора кандидатур нету! Он и практик, и учёный, и картограф, и моряк! — объявил Мятлев.

— Но ведь каторжник? — возмутились сенаторы в париках напудренных.

— Ну а это на Руси почти что академик! — парировал упрямый Мятлев. — Да и не в столицу же его посылаем, а в самую что ни на есть глухомань, в Нерчинск!

— Ладно, в Сибирь пущай катится! — посовещавшись, решили мудрые сенаторы. — Нам забот меньше.

Надо ли говорить, как воспринял предложение Мятлева Соймонов! В неблизкую дорогу он собрался в два дня. С собою взял старшего из сыновей Михаила да двух учеников-геодезистов, Гвоздева и Чекина, пожелавших разделить с ним тяготы предстоящей экспедиции.

Задача был очень сложная. Прежде всего надо было составить описание всех водных путей от Иркутска до Нерчинска, затем нанести на карты реки: Селенга, Хилок, Ингода, Онон, Нерчь, Шилка, Газимур и Аргунь, подробно изучить все прилегающие к ним земли. В Томске Соймонов укомплектовал свою команду матросами, солдатами и казаками. Проездом через Иркутск помог организовать местную навигацкую школу. Ну а затем была бескрайняя сибирская тайга, бурные реки с перекатами и порогами и работа, работа, работа…

Спустя полтора года в Ирку прибыл, обросший бородой, Соймонов-младший. Губернатор Мятлев принял его незамедлительно:

— Как дела у Фёдора Иваныча?

В ответ Михаил вывалил на стол ворох бумаг:

— Вот планы Амура, Шилки и Аргуни. А это генеральная карта Нерчинска, здесь и речка Нерчь.

В тот же день Мятлев сел за стол и самым подробным образом отписал в Сенат о подвигах соймоновских. «А в том, чтоб ево определить чином, крайняя нужда состоит, ибо из имеющихся в Камчатской экспедиции офицеров я в команду ево поручить их не смею…»

Тем временем соймоновские отряды уходили всё дальше в тайгу. Так в неустанных трудах и заботах прошло без малого три года. Наконец к 1757 году Соймонов смог донести в Сенат, что им и его соратниками составлен полный Нерчинский атлас.

А в Европе уже вовсю полыхала новая война, которая войдёт в историю как Семилетняя. На этот раз делилось испанское наследство. Россия двинула свои полки против Фридриха — короля прусского. Тогда же был отозван в Кронштадт и генерал-поручик Мятлев для употребления во флоте. И снова поворот судьбы: по ходатайству Мятлева Соймонову дали чин тайного советника. А после этого ещё один указ, да какой! Соймонова назначили генерал-губернатором всей Сибири!

— Ну вот! — вытер вспотевший лоб Соймонов, прочитав указ. — Из каторжан да в губернаторы! Чудно жить на матушке Руси!

Теперь его ждал Иркутск и руководство землями, на которых могло бы разместиться несколько Европ. Оставив экспедицию на попечение сына Михаила, Соймонов 27 октября 1757 года вступил в должность. Руку нового губернатора Сибирь почувствовала сразу: ведь он знал эту бескрайнюю и загадочную землю не понаслышке. Деятельность свою Соймонов начал с того, что разогнал из собственной канцелярии дураков и бездельников. Особенно суров был со взяточниками и обидчиками. Этих карал безжалостно: кого чинов лишал, а кого — и в солдаты. Серьёзно занялся Соймонов и хлебопашеством. В этом первым помощником ему стал сын Михаил — энтузиаст этого дела.

Чем только не занимался Соймонов! Он выписывал из Парижа валторны для местного оркестра, строил крепости на границе с Китаем, вёл дипломатические переговоры, строил суда и рудные шахты, судил и освобождал из-под стражи. Авторитет Соймонова был непререкаем. Сибирь помнила его как каторжанина, знала как неугомонного исследователя, теперь же приняла как правителя. Изумляло в нём то, что новый губернатор не воровал! Это было так поразительно, что поначалу никто и не верил. Затем, когда неподкупность губернатора подтвердилась, его стали почитать едва ли не как святого.

В немногие же свободные минуты Фёдор Иванович по-прежнему занимался любезной ему картографией, ну и, конечно же, бывший моряк не мог оставить без внимания и судоходство. Теперь местные шкипера чесали затылки над морским уставом Петра Великого.

— Сибирь — золотое дно! — не раз повторял он своим соратникам. — Наша цель одна — открыть это дно на благо Отечества.

Не забывал Фёдор Иванович и о своём морском прошлом. При нём продолжились исследования Аляски и Курил, Лисьих островов и Алеутских. Капитанов Вапшакова да Глотова, Пушкарёва да Бечевина принимал всегда как сыновей родных. И здесь Соймонов оставался верен себе: отправляя капитанов в очередное плавание, вручал он им карты собственной работы, обстоятельные и выверенные. А из Адмиралтейств-коллегии неотступно требовал то компасы с квадрантами, то штурманов да мастеров корабельных. Адмиралы возмущались, расходы подсчитывая:

— Совсем Федька очумел, словно не тайга у него, а окиян в губернаторстве!

Но бумаги подписывали и просимое высылали. Понимали: не для себя радеет Соймонов, для дела.

На семидесятипятилетие старика наградили орденом Александра Невского. Указ о награждении подписала уже взошедшая на престол Екатерина II.

— Что-то зажился я на свете белом, — качал седой головой сибирский правитель. — Потому как счёт царям да царицам давно потерял!

В те дни занимался Соймонов делом, для Сибири необычным, — образовывал своё собственное войско, которое велел именовать не иначе как братским. Одновременно решил торговать бобрами с Китаем, и вскоре иркутские да тобольские щеголихи уже прогуливались в тончайших шанхайских шелках. Но годы уже брали своё, и, посылая сына Михаила в 1762 году в столицу с планами пограничных укреплённых линий, он велел просить государыню об отставке. Ни у императрицы, ни у Сената возражений не было.