Крестоносец из будущего. Командор - Герман Романов

Волк пригнулся для броска, но на оскаленной морде горели не яростным огнем кровожадные глаза хищника, наоборот, волчий взгляд был человеческим, ярко-голубые глаза смотрели пренебрежительно, даже с презрением. Волкодлак!

Сартский вынул из ножен кинжал, готовясь принять на него оборотня, но внезапно, словно по команде, волки замерли, как будто к чему-то прислушиваясь, и вслед за оборотнем скрылись в чаще.

— Не только колдуна сожгу, — он с трудом поднялся, — но и весь лес со всеми его тварями…

Землянка Войтылы выглядела нежилой: внутри через откинутый полог виднелись разбросанные вещи, разбитые черепки захрустели под ногами.

— Эй, колдун! — Сартский заглянул внутрь. — Ты, часом, не помер?

На топчане кто-то или что-то зашевелился. Тряпье откинулось, и раздался дребезжащий голос Войтылы:

— Ох! Преставлюсь скоро, пресветлый пане! Ох! Душенька моя горемычная…

— Да черти тебя на том свете заждались, нехристь поганая! — Сартский зло сплюнул. — Чего блажишь? Опять в гадину оборотился какую-нибудь и тебе хвост оттоптали? Вылезай и говори, как сделал? Вылезай! А то за хиршу вытяну!

— Ох! — Голос колдуна зазвучал еще жалобнее. — Да разве ж я для светлого пана Конрада когда здоровья и сил жалел? Да я…

Договорить ему Сартский не дал. Он, с трудом протиснувшись в узкое входное отверстие, выволок за шкирку колдуна и бросил перед собой на землю. Войтыла обхватил Сартского за ноги и заголосил:

— Не губи, пресветлый пан! Пожалей старика! И так ноги еле таскаю, еще одну зиму отмеряю, и ладно! Не отправляй более раба своего на погибель верную! Не такой, как мы, тот, за которым меня пан послал! Не могу я ничего поделать! Не подвластен он моим чарам! — Войтыла горестно заламывал руки, при этом искоса поглядывая на Сартского.

Конрад Сартский в изумлении отшатнулся:

— Ты! — Он наклонился, поднял за плечи колдуна и пристально взглянул ему в глаза. — Сколько я тебе жертв отправил, грех на душу взял? Кости-то человечьи, поди, до сих пор волки по лесу таскают! Ты что мне обещал?! Мол, дай все, что пожелаю, и исполню потом все, что я потребую! Ты же говорил, что тебе подвластны теперь все твари этого мира, живые и мертвые…

— То-то! — Старый колдун, прихрамывая и держась за поясницу, зашагал к маленькому капищу около землянки. — Я же говорил — этого мира! Нашего! А этот командор Верт не принадлежит здешнему миру!

— А чьему тогда?

— А ничьему! — Войтыла, кряхтя, наклонился к кострищу жертвенного алтаря. — Я в ворона перекинулся и видел, как он из реки вышел! Не выплыл, не течением его принесло, а именно вышел!

— Вышел и вышел! Чего заладил, как глухарь на токовище! — пробурчал Сартский. — Как это вышел? Из воды вынырнул, что ли?

— Из воды и вынырнул! — Войтыла пошевелил чуть тлеющие угли, выудил из недр своего балахона мешочек и высыпал его. Мощный сноп разноцветных искр взвился в небо, и фиолетовое пламя заплясало. — Та речка, что у Дальнего Заброда, ее воробей перешагнет, лапки не замочит, а он из нее вынырнул, словно вырвался из чего-то! Стоит, а воды-то по колено едва будет! Он-то меня и прибил там…

— Жалко, что не добил! — Сартский в ярости сжал кулаки. — Как вынырнул, так и обратно занырнет! Слушай меня внимательно, чернокнижник, вот его вещи — делай что хочешь, но узнай мне о нем все!

Он швырнул старику под ноги небольшой сверток. Тот обнюхал его, осторожно, словно боясь, стал разворачивать.

— Да! — Сартский криво усмехнулся. — Видать, сильно напугал он тебя, раз и от тряпок его шарахаешься, словно бес от ладана! Ну да ладно, поспешай, Войтыла, у нас мало времени!

— Даже меньше, господин, чем ты думаешь!

— Как так? — Сартский вгляделся в заросшее седеющей, некогда смоляной, густой бородой лицо Войтылы, пытаясь понять, к чему тот клонит.

— Погоди! — Колдун отмахнулся, будто от надоевшей мухи. — Так пан говорит, его это вещи? Обе?

— Ну да! — Конрад недоуменно пожал плечами. — Рубаха эта еще до похода на Каталаун ко мне попала, а эти портки… — он кивнул на красные купальные плавки Андрея, — девка гулящая в трактире с него сняла, когда он без чувств лежал, пьяный!

— Хм! Странные портки, очень странные… — задумчиво протянул Войтыла, осторожно растягивая нейлон, — на паволок не похоже, и не гроденапль, и не аксамит…

— Ты названия-то благородных тканей откуда ведаешь? — усмехнулся Сартский. — Отродясь, кроме частины и веретищи конопляной, ничего и не видел…

— Чего я ведаю, не твое, панове, дело! — Войтыла отвернулся. — Все сходится! Мыслю я, что это не нашего мира вещь! Не чую я рук мастерицы, что ткань такую чудную сподобила… Словно… — Он поцарапал по ткани длинным коричневым ногтем узловатого сморщенного пальца, — неживое что-то ее сотворило, и живое и неживое одновременно, само думает, само делает, но по воле человека только… И души его я не чую: огромное, железное, словно зверь прирученное, и команды господина выполняет…

— Ты мне не о том толкуешь, Войтыла! — Сартский покачал головой. — Ты давай лучше придумывай, что нам с Вертом делать! Мне без разницы: живой он или неживой, тот или не тот — он мне все карты спутал своим возвращением, и нужно его поскорее отправить туда, откуда он заявился!

Войтыла, припадая на левую ногу, захромал к землянке. Вернулся с курицей в руках.

— Плохо! — Он потряс ею перед Сартским. — Жертва слабая, крови мало! Ничего толком и не увижу…

Черная курица, трепыхнувшись, замерла в ожидании своей участи. Отсеченную голову Войтыла бросил в огонь, однако на отвратительный запах паленых перьев Сартский не обратил внимания, чуть поморщившись, он следил за выражением лица колдуна. Тот дождался, когда из тушки стечет кровь на большой плоский камень, и, отбросив ее в жертвенный огонь, принялся что-то вычерчивать кровью.

Сартский уже знал, что так Войтыла предсказывает. Он закрыл глаза, откинул голову и отрешенно водил рукой, обмакивая в куриную кровь пальцы. На светлом камне оставались бурые полосы от начинавшей сразу же подсыхать крови.

Бормоча под нос, Войтыла обмакнул в кровь по очереди три костяные фигурки и бросил, не глядя, через плечо за спину.

— Так и есть! — с непонятной интонацией произнес Войтыла, вглядываясь в кровавые разводы. — Он тот самый: уже не мертвый, но еще не рожденный… Пан знает, — он, прищурившись, со скрытой усмешкой, исподлобья глянул на замершего Сартского, — о чем я говорю…

— Не может быть! — Сартский испуганно замахал руками. — Этого не может быть! Ты же сам говорил, что Пророчества не существует!

— Мне все равно! — Войтыла недовольно пожал плечами. — Пан спросил — я ответил: он пришел…

Тяжело поднявшись, он, хромая и подволакивая ногу, сделал два шага и остановился:

— Пшемишек!

Из-за высокой кучи валежника около землянки вышел невысокий парень в холщовых штанах. В черных густых волосах застряли хвоинки, яркие голубые глаза глядели с вызовом.