Бувар и Пекюше - Гюстав Флобер

Вид окружающих предметов подтверждал слова доктора.

На камине валялись пластыри и бинты. Ящик с хирургическими инструментами занимал середину письменного стола, в углу стоял таз с зондами, а у стены находилась модель человека с обнажёнными мускулами.

Пекюше расхвалил модель.

— Правда, что анатомия — увлекательное занятие?

Господин Вокорбей рассказал, какое удовольствие он испытывал в студенческие годы при вскрытии трупов; Бувар спросил его, какая разница между внутренним строением мужчины и женщины.

Желая удовлетворить любопытство гостей, врач вынул из библиотеки анатомический атлас.

— Возьмите атлас с собой! Дома вы рассмотрите его на досуге!

Скелет поразил Бувара и Пекюше. Они никак не ожидали, что у человека так сильно выступает челюсть, такие глубокие глазницы и длинные руки. Пояснительного текста не было, и они опять отправились к г‑ну Вокорбею; из руководства Александра Лота они узнали, на какие части делится скелет, и поразились тому факту, что, состоя из позвонков, спинной хребет в шестнадцать раз крепче, чем если бы, по воле творца, он был сплошным. Почему именно в шестнадцать?

Запястные мускулы вывели из терпения Бувара, а Пекюше, упорно изучавший строение черепа, пал духом перед клинообразной костью, хотя она и похожа на «турецкое седло».

Суставы были скрыты под столькими связками, что друзья сразу же принялись за мускулы.

Но найти, где они прикрепляются, было нелегко, и, дойдя до позвоночных отростков, Бувар и Пекюше окончательно разуверились в анатомии.

— Не взяться ли нам снова за химию? Ведь недаром же мы устроили лабораторию! — предложил Пекюше.

Бувар отказался; он припомнил, что в качестве учебных пособий для жарких стран применяются искусственные трупы.

Барберу ответил на его запрос, что за десять франков в месяц можно выписать одну из моделей г‑на Озу; неделю спустя посыльный из Фалеза поставил продолговатый ящик у их калитки.

Сильно волнуясь, друзья принесли ящик в пекарню. И когда были отбиты доски, снята солома и развернута папиросная бумага, их глазам предстал манекен человека.

Он был кирпичного цвета, без волос, без кожи и испещрён множеством синих, красных и белых прожилок; манекен нисколько не походил на труп, скорее — на игрушку, довольно безобразную, чистенькую, пахнувшую лаком.

Они сняли грудную клетку и увидели лёгкие, напоминавшие две губки, сердце вроде большого яйца, диафрагму, почки и целую связку кишок.

— За работу! — воскликнул Пекюше.

Друзья провели в трудах целый день до позднего вечера.

Они облеклись в халаты, как студенты в анатомическом театре, и при свете трёх свечей разнимали и складывали картонные части, как вдруг кто-то забарабанил кулаком в дверь:

— Отворите!

Это был г‑н Фуро в сопровождении сельского стражника.

Шутки ради хозяева Жермены показали ей «покойничка». Она тут же побежала с этой новостью к бакалейщику, и в поселке разнёсся слух, что Бувар и Пекюше прячут у себя в доме настоящего мертвеца. Молва дошла до Фуро, и он пришёл, чтобы лично удостовериться, соответствует ли она истине; зеваки столпились во дворе.

Когда явился Фуро, манекен лежал на боку, мускулы на его лице были сняты, отчего глаз непомерно выпятился и производил жуткое впечатление.

— Что вам угодно? — спросил Пекюше.

— Ничего, ровным счётом ничего, — пробормотал мэр и, взяв со стола одну из картонных частей, спросил: — Что это?

— Ланитная мышца, — ответил Бувар.

Фуро молчал, криво усмехаясь; втайне он завидовал друзьям, занятия которых были выше его понимания.

Оба анатома притворились, будто продолжают свои исследования. Люди, соскучившись во дворе, вошли, толкаясь, в пекарню, и стол задрожал.

— Ну это уже чересчур! — воскликнул Пекюше. — Избавьте нас от зрителей!

Стражник выпроводил любопытных.

— Превосходно, — заметил Бувар, — нам не нужны посторонние.

Фуро понял намёк и спросил, имеют ли они право, не будучи врачами, держать у себя модель трупа. Впрочем, он обо всём напишет префекту.

— Что за край! Глухая провинция! Можно ли быть такими неучами, болванами, ретроградами?

Сравнив себя с другими, друзья возгордились; они лелеяли честолюбивую мечту пострадать ради науки.

Доктор тоже зашёл к ним. Он раскритиковал манекен, сказав, что он далёк от природы, но воспользовался случаем и прочёл им целую лекцию.

Бувар и Пекюше слушали его как зачарованные; по их просьбе г‑н Вокорбей дал им несколько книг из своей библиотеки, предупредив, однако, что ни одной книги они не дочитают до конца.

В словаре медицинских наук их поразили необычайные случаи родов, долголетия, тучности, запоров. Как жаль, что им не пришлось видеть знаменитого канадца Бомона, обжор Тарара и Бижу, женщину, больную водянкой, из Эрского департамента, пьемонтца, у которого кишечник действовал раз в двадцать дней, Симона де Мирпуа, умершего от окостенения, и ангулемского мэра, нос которого весил три фунта!

Изображение мозга вдохновило их на философские размышления. Они прекрасно различили внутри его полушарий septum lucidum — прозрачную перегородку и шишкообразную железу, похожую на бурую горошину; но там были, кроме того, ножки, желудочки, дуги, канатики, бугры, узлы, какие-то волокна, Паккионовы грануляции, тельца Пачини, словом, такая путаница, разобраться в которой не хватило бы целой жизни.

Иной раз в пылу увлечения они полностью разнимали модель, а потом не знали, как собрать её разрозненные части.

Работа была нелёгкая, особенно после обеда, и друзья тут же засыпали, Бувар — опустив голову и выпятив живот, Пекюше — облокотясь на стол и положив голову на руки.

Нередко, именно в эту минуту, дверь в пекарню приотворялась, и на пороге появлялся г‑н Вокорбей, окончивший свой утренний обход.

— Ну, как подвигаются дела с анатомией, дорогие собратья?

— Превосходно, — отвечали они.

Тогда врач задавал друзьям вопросы просто так, ради удовольствия смутить их.

Когда Бувару и Пекюше надоедал какой-нибудь орган, они переходили к другому; так они рассмотрели и отбросили сердце, желудок, ухо, кишечник, ибо картонный человек им опротивел, несмотря на все старания им заинтересоваться. Наконец доктор застал друзей, когда они заколачивали ящик с манекеном.

— Браво, я давно этого ожидал!

Ей-богу, в их возрасте поздно браться за ученье! Усмешка, сопровождавшая эти слова, глубоко оскорбила Бувара и Пекюше.

По какому праву этот господин считает их неспособными к наукам? Разве анатомия — его личное достояние, разве он какое-то особое существо, на голову выше остальных?