Невеста трех женихов - Галина Артемьева

– А это-то здесь при чем? Почему меня кто-то кормить должен? Я что, работаю плохо? Специалист плохой?

Секретарша пожала плечами:

– Все равно сделают, как решили. У нас права качать бесполезно. Только зря нервы потратишь.

Так, естественно, и вышло.

Дома она ревела ревмя и кричала в трубку встревоженному всем происходящим Марио:

– Меня из-за тебя уволили! Я больше их всех работала! А они именно меня…

Он довольно терпеливо выслушал ее рев, всхлипывания и заметил:

– Они правы, Кьяра. Они абсолютно правы.

– Да ты что?

– У твоих коллег семьи, дети. И работа – единственная возможность выжить. Она им жизненно необходима. А у тебя есть я. У тебя будет работа здесь. Я гарантирую. Это справедливо, ты должна успокоиться.

Она и правда пришла в себя, взглянув на все его глазами.

– Ты мудрый, Маша. Все правильно. Я поеду к тебе.

Собрав нужные бумаги, они расписались в Москве, не устраивая никаких торжеств, даже кольцами во время церемонии не обменивались, потому что в Италии предстоял тройной праздник: регистрация брака в государственном учреждении и венчание в православной церкви.

Они расстались на три недели: Марио должен был успеть организовать все в Милане, уладить множество текущих производственных вопросов, чтобы выкроить хоть неделю для свадебного путешествия. Свете же необходимо было получить визу и собраться в дальнюю дорогу.

Собралась…

Сон снился обстоятельный: цветной, уютный, неспешный, как старательно смонтированный фильм начинающего режиссера: с долей задорного абсурда и при этом – с застенчивым реализмом.

Ее духовник, отец Николай, почему-то оказался королем Норвегии. Во сне в Норвегии было тепло, солнечно и прозрачно.

Очень скромный и сдержанный, отец Николай, как обычно, в рясе, поил их чаем в своем деревянном, с золотистыми сосновыми стенами, дворце и тихо, без улыбки, спрашивал про жизнь.

Света печалилась и думала всякую дребедень, про то, что вот повезло же Норвегии, у нее такой король… что все лучшее из России всегда забирает кто-то.

Больше всего тревожила мысль: «Как мне теперь попросить его об исповеди?..»

Но все-таки явственней всего ощущалась радость, что увидела его и что он, прощаясь, обязательно скажет: «С Богом», – и эти слова еще долго будут ее хранить.

Сосновый дворец закачался, затрещал…

Самолет резко тряхнуло. Она вздрогнула и открыла глаза. Непонятно откуда шел какой-то нехороший, жуткий вой.

Ворвалась мысль, как окончательный диагноз: «Все, долеталась!»

С раннего детства, узнав про неминуемость смерти, Света мечтала, чтобы произошло это в родном доме, в тишине размеренной жизни, текущей медленно и сладко, как тугая желто-прозрачная ниточка меда, в кругу большой, любящей семьи.

Она от жизни не просила покоя, но хоть это-то могло произойти, как представлялось…

– А может, сплю, на другое после Норвегии переключилась?

Только глаза таращились не по-сонному, и суетня вокруг ощущалась панически настоящая.

Жаль, что отец Николай не благословил, хотя бы во сне.

Ладно. Суета не поможет. Надо готовиться. Обидно, что придется падать. Забрал бы Господь их души прямо сейчас, раз уж так суждено.

Нет! Каждому свой крест – и каждому по силам.

Она сжала руки и зажмурилась… Надо думать о хорошем. О самом дорогом и любимом. Так приказывала она себе всегда в трудные минуты. Не сметь бояться! Любить и верить!

«О деревья, деревья, деревья! Разве я вас больше не увижу? Терпеливые тополя, которые дворники ненавидят за пух, теплые томные сосны, одинокие дубы «среди долины ровныя», осенние выдумщики-клены – я так и не научилась рисовать ваши листья, добрые уютные платаны с неохватными пятнистыми стволами, кипарисы, устремленные к небу, вечно обещающие душистый южный зной…

Поддержите меня своими ветвями, обнимите, не дайте упасть!

О море, доброе море! Я боялась тебя только ночью. Только ночью ты говорило: «Все, теперь уходи, теперь я буду думать, и мысли мои не для тебя…» И тогда, в том городе, когда мы неожиданно вышли к тебе, тихому и спящему у самых ступеней, ты неожиданно зашевелилось, завздыхало, забормотало во сне, предупреждая.

Неужели ты сейчас заберешь меня к себе, сомкнешься над головой, не вытолкнешь из своей податливой глубины?

О запахи, запахи, запахи трав, дайте мне в вас раствориться! Дай услышать твое дыхание, теплая, сухая июльская земля, прилечь, прижаться. Уснуть. И проснуться потом от жара солнца, от того, что муравей ползет по щеке, травинки щекочут.

О комариный писк, заглуши этот железный скрежет; прорвись, донесись, медлительное гудение шмеля и назойливое зумканье вредной осенней мухи!

О синь! Воздушная небесная синь! Удержи меня! Дай за тебя ухватиться. Подари мне свою свободу и легкость. Дай мне вдохнуть тебя глубоко-глубоко, о воздух, воздух красоты…

О время, время, время! Разомкнись, расправься мощной пружиной, сгусти пространство, дай ощутить мне не падение, а вольный птичий полет, сделай меня стрижом, для которого родная стихия – воздушная струя, который любит и зачинает новую жизнь в высоте, играя в воздушных потоках.

О звездная бесконечность! Неужели к тебе устремится душа моя, и я забуду, что такое любовь, и обрету безмятежность? И с какой-то звезды, маленькой сияющей точки, буду равнодушно вглядываться в далекое копошение жизни.

О любовь! Ведь я не боялась тебя! Ты соединила меня с тем, единственным… О, не разлучай, не разлучай его со мной, не причиняй ему такой боли!

О огонь! Дай мне слиться с тобой навсегда, чтобы я стала теплым ветром, ласкающим щеки и волосы тех, кто будет чувствовать себя оставленными там, на земле…»

Внезапно тряска, толчки, вой – все прекратилось.

Возникло ощущение пустоты и страшной скорости.

Она поняла: еще миг – и ей предстояло умереть.

Кто-то тронул ее за плечо. Взглянула и – остолбенела. Ее недавний гость, убийца, со своей простецкой улыбкой склонился над ней.

– Я же сказал – найду! Ну, куда летим-то?

Она не могла произнести ни звука.

И отвернуться от него не могла…

«За что мне это, Господи!»

– Щас в Аргентину двинем, – не дожидаясь ответа, сообщил ее мучитель. – У меня там дела, а ты подождешь…

Она хотела его отпихнуть, закричать, заплакать…

– Ты чего – испугалась? Думала, падаем? Не! Это мы самолет захватывали. А теперь он наш. Летим – куда хотим.

Только сейчас она заметила в его руке огромный пистолет с глушителем. Увидела знакомое зияющее дуло.