Принцесса в академии. Суженый - Варя Медная

— Он сам тебе это сообщил?

— Почти.

— Но что он сказал в конце? — спросила Эмилия.

— Ничего.

— Совсем-совсем ничего? — изумилась мадам.

— Не совсем: любезно поблагодарил меня за визит и пожелал спокойной ночи.

— То есть отказал?

— Не напрямую, но как еще это понимать?

— Спокойной ночи?! — не поверила ушам я. — И не добавил напоследок, что постарается что-нибудь придумать, не упомянул о том, что навестит мадам Лилит и выбьет из нее всю злокозненность заодно с чистосердечным признанием, а потом отшлепает Марсия или что-нибудь в этом духе?

Магнус помотал головой. Я пораженно молчала, уставившись на свои дрожащие пальцы, не в силах поднять глаза на друзей и сгорая от чувства вины. Я дала им ложную надежду, убедила довериться, погнаться вместе со мной за бумажным змеем… и вот результат. Все обернулось пшиком, змей развеялся по ветру бесполезным конфетти.

Последовала пауза, которую прервал бодрый голос Эмили:

— Магнус ничего нового не сказал. Мы ведь примерно этого и ждали, верно?

— Если спросите меня, попытаться стоило, но и я не возлагала надежд, — добавила мадам.

— Драконы — темные лошадки, — прокашлял Озриэль.

— Тарелки бьются к счастью, — философски заметила Уинни.

— Жаль только старину Магнуса — зря проделал такой путь.

— Я не жалуюсь, — возразил паук, — и не назвал бы вылазку бесполезной: давно уже не ел таких отменных москитов.

Все рассмеялись. Я подняла голову и вместо обвинения встретила сочувствующие взгляды и ободряющие улыбки. И это их я собиралась поддерживать и утешать? Я тут единственная, кто расклеился и нуждается в водонепроницаемом плече.

— Спасибо, — сказала я, промокнув глаза краешком подола. — Просто спасибо.

К этому ничего не было добавлено, но друзья и так поняли.

Ночью я почти не сомкнула глаз, прислушиваясь к прерывистому дыханию, наполненному свистом и клокотанием. Каждый вдох давался Озриэлю с трудом. Мы договорились дежурить при нем по очереди, но я все равно не могла спать, пока он так страдал. Заступившая рано утром на вахту Эмилия уговорила меня немного вздремнуть.

— Правда, Ливи, изводя себя, ты никак ему не поможешь. При малейшем изменении я тотчас тебя разбужу.

Мне казалось, я всего лишь моргнула, но, когда открыла глаза, в окошко над головой пробивались яркие лучи солнца.

— Который час? — прохрипела я спросонья, растирая глаза и вглядываясь в камеру напротив.

— Очевидно, время завтрака. — Мадам кивнула в сторону лестницы.

Только тогда я сообразила, что разбудило меня громыхание ключей стражника.

— Как Озриэль?

— Мне… лучше.

Голос был лишь чуть громче шепота. Я вскочила на ноги, попутно расправляя мятый подол и вынимая солому из волос, и, как только стражник показался в пределах видимости, произнесла:

— Требую немедленной встречи с первым советником! Передайте, что, если она откажется принять меня, я разболтаю всем и каждому, что…

— Вас просят наверх, — прервал тот и открыл клетку.

Все еще плохо соображая спросонья, я несколько раз моргнула, переступила порог камеры и обернулась на гору одеял:

— Скоро вернусь, держись, Озриэль. Я буду не я, если сегодня же не вытрясу из нее твою оболочку.

Стражник привел меня к кабинету мадам Лилит и постучал, но сам заходить не стал. Первое, что бросилось в глаза внутри, — сундуки. Они заполонили все свободное пространство, превратив его в несвободное: выстроились вдоль стен, громоздились на ковре в центре комнаты, на подоконнике, стульях, шкафу и даже на рабочем столе поверх бумаг. Я едва не подпрыгнула, когда из-за ближайшего сундука вышла мадам Лилит. Лицо первого советника осунулось, и я не без удовольствия отметила, что напряжение последних дней и на ней сказалось не лучшим образом.

— Оливия, ты пришла.

— Так обычно и поступают заключенные, за которыми являются стражники.

Она даже не поморщилась на колкость и отвернулась к зеркалу у стены, из него доносилась возня. Секунду спустя оттуда вышел Орест и плюхнул на ковер два внушительных сундука, в которые без труда уместились бы мы обе.

— Вот, последние.

Он постоял так какое-то время, потирая спину, и выпрямился. Я поперхнулась от изумления.

— Вы?!

— Ты, — утвердительно произнесла бабушка Остиопатра.

— Вижу представлять вас не нужно, — кисло заметила первый советник. — Признайся, Ливи, ты это подстроила. Я тебя все-таки недооценила, — задумчиво пробормотала она.

— Подстроила что? — не поняла я.

— Первый советник хочет сказать, что не ожидала увидеть здесь меня вместо внука.

— Я тоже сперва приняла вас за Ореста.

— На это и было рассчитано, — кивнула пожилая ифритка и потянулась к поясу, на котором висела резная трубка из ясеня.

— Только не здесь, — поморщилась мадам Лилит.

Не обращая на нее ни малейшего внимания, госпожа Остриопатра сунула мундштук в рот и блаженно затянулась.

— Самоприкуривающаяся, — пояснила она, поймав мой взгляд, и деловито вернула трубку на пояс. Потом повернулась к мадам Лилит:

— Итак, здесь все, о чем договаривались, можешь проверить.

Первый советник вновь поморщилась — на этот раз от фамильярности.

— Непременно. — Она приблизилась к двум последним сундукам и откинула крышки. Внутри на красной бархатной подкладке поблескивали ряды полупрозрачных чешуек — гляделок. Мадам Лилит легко пробежала по ним кончиками пальцев и удовлетворенно кивнула. — Ровно одиннадцать тысяч восемьсот семнадцать пар.

— Представь себе, некоторые умеют играть по правилам.

— Вы о тех «некоторых», что вылезают из зеркал вместо своих внуков? — уточнила мадам Лилит, поднимаясь.

— Я о тех, кто сотрут амбициозных нахалок до состояния эктоплазмы, если моему внуку не будет тотчас передана оболочка.

Две женщины (вернее, одна пожилая ифритка, выдавшая себя за внука, и расчетливая интриганка с личиком и телом двенадцатилетней девочки) остановились друг напротив друга и обменялись оценивающими взглядами. Первой разомкнула губы мадам Лилит.

— Не нужно угроз. Я не монстр, что бы вы там себе ни воображали.

Она сделала небрежно-дозволяющий жест в мою сторону.

Бабушка Остиопатра подошла ко мне и протянула перевязанный бечевкой сверток. Когда она повернулась спиной к первому советнику, вся напускная бравада исчезла, ифритка вмиг постарела до своих ста пятнадцати лет.