Выскочка из отморозков - Эльмира Нетесова

В городе я иногда бывал. Но жить там не приходилось. Тут же вздумалось в кормильцы выбиться. Как же! Школу закончил, взрослым себя почувствовал. Да только кто меня там ждал? На третий день по помойкам начал промышлять. Л к вечеру за это от бомжей получил оплеух полную пазуху. Попробовал побираться, нищие чуть в клочья не пустили. Стянул пирожок у лоточницы, да ненадолго хватило. Через час пузо на весь свет пустыми кишками взвыло. Я было приноровился побираться на ходу. Иные подавали, сжалившись. А вот тот дед, навек его запомнил, костылем меня огрел по голове, обозвал босяком, шпаной. Я еле встал с тротуара после того, как он огрел. Так ведь мало показалось гаду. Замахнулся во второй раз, а я присел, и мне под руку булыжник попался. Схватил его и в старика швырнул, чтоб отвязался. И что ты думаешь, прямо в лоб угодил. Сразу насмерть или о бордюр грохнулся, уж не знаю. Но кончился дед на месте. Мне б, дураку, бежать без оглядки, а я сам насмерть перепугался. Не хотел убивать старика, а седо прикончил на месте. Ох к налетели прохожие! Разом окружили, в кольцо взяли, под микитки меня и в милицию. Там справки навели. Дед оказался заслуженным человеком. Сын и вовсе начальник. А я беглый из деревни. На мне решили оторваться все и сразу скопом. Вот когда впервые пожалел о своем рождении и о том, что дожил до того дня. Меня не просто били все, кому не лень, а истязали! Да так, что любые мучения, а их на мою долю хватило, казались мелочью…

Помолчав, Герасим тяжело вздохнул и продолжил:

— Поначалу, для разминки, меня трамбовала толпа. Особо свирепствовали бабы и старухи. Я уже не мог встать, а они топтали лежачего с визгом и хохотали над моей болью, наслаждались видом страданий, хотя многие из них были матерями и бабками. Я не забуду, как одна лысая старуха прицельно наступила своей корявой ступней мне меж ног и завизжала от удовольствия, увидев, что теряю сознание. Поверь после всего этого, будто она чья-то жена, мать и бабка! А как лезли к горлу! Меня из той своры еле вырвали менты. Но уж лучше б сразу пристрелили! Ведь уже через час я попал в руки сына того старика. Здоровый мужик играл со мной, что кошка с мышью. Ему дали полную волю поступать по своему усмотрению, и он воспользовался той возможностью в полной мере. Я много раз видел драки. Но там хоть силы были равными, в ментовке я узнал по себе, что такое слепая ярость. Человек в бешенстве хуже зверя. И честное слово, даже лютый зверюга имеет жалость и не терзает так, как мучают люди. Ничего нет хуже толпы — свирепой, оголтелой. Она никого не может пощадить, потому что не имеет сердца. И самые изощренные в этой своре — бабы. Ни одна не испугалась, ни у кого не проснулась жалость. Не только я, даже легавые диву дались, как удалось мне оклематься и не сдохнуть до суда. Все жалели старика, которому жизни осталось на один бздех, а вот что меня, мальчишку, чуть не урыли, никого не беспокоило. Хотя старик сам нарвался, я и не думал убивать. Но толпе всегда нужна жертва. Не важно, кто ею станет. Зато к ней можно приложиться своими зубами…

Привезли меня в зону для подростков. Ведь я был прозрачным, низкорослым и насквозь больным. В дороге простыл, в вагоне, когда в зону везли. Меня хотели еще тогда толкнуть к смертникам, да охранник отпихнул, сказав: «Гнид не стреляют, порох берегут. Этот сам по пути накроется! Уберите отморозка от "ангелов"».

Так и привезли меня, на кирпичный завод при зоне определили. Никто не верил, что я зэк. Я там выше шибздика так и не поднялся. Самому рослому пацану по колено, а маленькому — по плечо был. Поставили меня за транспортер, на котором готовый кирпич из цеха в машины шел. А я до ленты не достаю. Перевели на укладку. Смех! Кирпичи тяжелее меня. Вот так и поставили учиться формовке и обжигу. Я способным оказался. Справляться стал. Да только вижу, двое меня пасут, охранники что коты вокруг сала. Спросил пацанов, чего от меня тем падлам надо? Ребятня хохочет. Мол, скоро расколются. И точно… Когда подошла очередь дневалить в бараке, эти двое завалились и давай мне на уши лапшу крутить. Вроде от них всякий зэк в зоне зависит. Я молчу, они ко мне подсели. Сигаретой угостили. А потом давай меня пощипывать, поглаживать, тереться, а потом в открытую предложили спать с ними. Мол, ты свежак, совсем юный, а зона мужская, сам понимать должен, как тяжело тут живым людям служить. Я от них ходу. Аж страшно стало. Вечером бугру рассказал. Тот лишь отмахнулся и ответил: «Что ты за жопу дрожишь? О голове думай. Завтра уже в цех пойдешь, там не достанут».

И верно, на заводе они не прикипались ко мне. Но вызвали наружу, из барака перед отбоем, предложили пообщаться с ними. Я сделал вид, что ни хрена не понял. Сослался на усталость. Так пидеры вздумали в бане припутать. Ну тут я им накостылял. Отбивался шайкой. Кое-как вырвался. С того дня никогда один не входил и выскакивал из бани вместе со всеми. На работе меня учил обжигу старый зэк. Много своих секретов рассказал. Он один жалел меня и помогал как мог. Сам по глупости попал в зону, а когда узнал, за что я срок тяну, зауважал. И рассказал о себе. На воле он гончаром был. Хорошо имел. Самому хватало и семье. А тут приметил, как его брат к жене клеится. Вскоре их застал. Урыл обоих. А дома двое детей остались с престарелой бабкой. Он и старался изо всех сил, чтоб на волю скорее выйти. И мне говорил, мол, когда я освобожусь, он в напарники возьмет и всему научит.

— А ты долго в тюрьме сидел? — спросил Борька.

— Эх-х, малыш! В зоне коротких сроков не бывает… — И, усмехнувшись, продолжил: — Короче, отсидел я в той зоне с год, и допекли меня охранники. В одно из моих дежурств ввалились в барак с утра и давай заламывать. Скрутили в штопор и вот-вот портки сдерут. Я про себя решил лучше свалить в жмуры, чем дышать пробитым. И только стал приспосабливаться самый ретивый, я как лягнул его в пах. Он взвыл. А тут второй! Свалил меня на пол да по тыкве кулаком. В глазах мигом запузырило. Я мордой чуть не в парашу. Охранник меня скручивает. Но я изловчился и выскочил в последний момент. Головой об пол его трамбанул, а другому ногами на горло наступил. Оба откинулись в бараке. Ну, что делать? Слинять никак не обломится. Враз сообразил. А тут старший охраны влетел. Увидел своих, меня за горло и в штрафной изолятор. Вскоре к самому начальнику зоны меня приволокли. Тот давай колоть, за что охрану размазал. Я рассказал как было. Этот гад расхохотался: «Что? Жопу выше головы держишь, козел? Иль посеял, кто ты есть? Не хотел с двумя? Вся охрана тебе конвейер устроит за своих. Как посмел моих гробить?» Быкует вокруг меня, кулаки в нос сует. Что толку объяснять такому? И когда он грозить стал, послал его на хер. Он охрану вызвал и велел до суда в одиночке приморить. Когда уводили, он через плечо бросил: «Поиграйте там с ним. Ниже вышки не получит. А жопе все равно какой сдохнуть…»

Те вломили по пути так, что на ногах не мог держаться, и пихнули в одиночный ШИЗО. Я о нем даже от зэков не слыхал. Там не только прилечь, присесть негде. Бетонный пенал. Даже не повернуться. Как назло, я за год в зоне не только подрос, но и вширь раздался. Пенал был узковат, дышать нечем. Если по нужде приспичило — только в портки. Кричать иль звать кого-то

— бесполезно. Воздуха нет, дышать нечем. Сколько там пробыл

— не знаю, потерял сознание и наделал полные портки. Это спасло от опетушения. Когда глаза открыл, вокруг темно. Я подумал, что свалил на тот свет, и так обрадовался… Но поспешил. Охранники рядом курили. Решили закопать. А я ожил, как назло.