13 дверей, за каждой волки - Лора Руби

названий которых и не выговоришь. Я беседовала с младенцами в Доме малютки и наблюдала за Фрэнки, которой исполнилось пятнадцать. Если я не была в приюте, то слонялась по улицам среди людей, неуклюжих, как медведи, в своих тяжелых пальто, или летала в кино, куда юноши, непригодные к строевой службе из-за болезни или увечья, ходили забыть о своем позоре.

Однажды утром, когда у оборванцев в очереди у бесплатной столовой от мороза наворачивались слезы на глаза, я проголодалась по истории другого рода. Я пустилась в путь по улицам, не заботясь о том, чтобы держаться на тротуарах. Машины ехали прямо сквозь меня, будто я ничто, но я ловила мысли водителей, как бабочек в сачок.

«Что, если Герберт не найдет другую работу?»

«Этот негодяй пропил всю получку».

«Дейзи, о Дейзи, я тебя люблю, но…»

«Нам придется переехать к его матери».

«Америка не может позволить себе ввязаться в очередную…»

«Но, мамочка, я живу впроголодь».

«Ты что, думаешь, мы Рокфеллеры?»

«От проклятого Рузвельта никакого толку».

«Черт бы тебя побрал».

Наконец я добралась до библиотеки. Проскользнув сквозь стеклянную дверь, я, как обычно, приветствовала симпатичную новенькую библиотекаршу: «Привет, мисс Книги, какой красивый свитер!». Хотя она меня не слышала. Прежняя библиотекарша, черноволосая женщина в зеленых очках, тоже меня не слышала… до поры до времени. Но тогда я говорила не «Привет, мисс Книги, какие шикарные очки!», а совсем другое, наподобие «Или то, что зримо мне, все есть только сон во сне?»[5], или «Много лучше хоть бегством спастись от беды, чем погибнуть»[6], или «Большинство женщин днем не ползают»[7]. Просто чтобы развлечься. Я так же удивилась, как и библиотекарша, когда просто прошептала «Бу-у-у!», – и стопка каталожных карточек, которые она держала, взлетела вверх и рассыпалась дождем гигантских конфетти.

Она уволилась. Возможно, к лучшему. Слабое сердце.

Поприветствовав симпатичную новенькую библиотекаршу, я полетела в читальный зал. Чем холоднее на улице, тем больше людей в библиотеке, но толпа меня не беспокоила. Чем больше читателей, тем больше возможностей читать через плечо. В основном газеты, хотя новости меня не интересовали. Мировые беды для меня мало что значили: кто сражался на войне, кто готовился к ней, кто избегал – этой или той, другой, – но люди здесь и повсюду были поглощены войной, убеждены, что каждая война отличается от других, и это не одна долгая война с короткими мирными периодами между битвами.

Даже теперь над «Ридерз дайджест» корпела рыхлая женщина и, шевеля губами, читала старую статью о Чарльзе Линдберге, знаменитом эксцентричном летчике.

– «Мы, наследники европейской культуры, стоим на пороге разрушительной войны внутри нашего собственного сообщества наций. Войны, которая ослабит белую расу и уничтожит ее достояние… Пришел наш черед защищать наше наследие от монголов, персов и мусульман»…

Взгляд женщины скользил по лицам. Полагаю, она высматривала монголов, персов и мусульман.

Я облетела читальный зал в поисках блондина с кривыми зубами. Точнее, не его, а книги, которую он читал последние несколько месяцев по паре страниц в день. В свои более юные годы я не была любительницей чтения, но не потому ли, что мне никогда не разрешали читать что-то достойное? Любимую книгу сказок у меня отобрали еще в двенадцать. Родители сказали, что пора перестать читать детские книжки. Позже мама отбирала у меня детективные журналы и любовные романы, которые я брала у подруги Хэрриет. Мама говорила, что от этой чепухи мои мозги превратятся в кашу и я утрачу всякое представление о нравственности.

Если у меня вообще есть мозги и представления о нравственности, добавляла она. Она пришла в ужас, застав меня с Хэрриет, когда мы тренировались целоваться, вместо того чтобы заниматься рукоделием.

Я нашла блондина с кривыми зубами в углу у окна. Книга, которую он читал, называлась «Хоббит». Как и в сказках, которые я любила в детстве, в ней были чудовища, гоблины и загадки, но взрослый мужчина читал ее в открытую, совершенно не беспокоясь о том, что его мозги превратятся в кашу и он утратит представления о нравственности. Как хорошо быть мужчиной и свободно читать на публике книги про чудовищ, когда никто не будет беспокоиться о том, что ты превратишься в чудовище или что выбрал эту книгу потому, что сам чудовище. Он только что начал пятую главу, «Загадки во тьме». Я парила у него над плечом, представляя Бильбо Бэггинса, крошечное существо с мохнатыми ступнями, наткнувшегося на кольцо, надевшего его на палец и ставшего невидимым. Волшебство.

В зале кто-то кашлянул. Я подняла голову. Над плечом другого мужчины зависла девушка моих лет. Я была маленькой и белокурой, с серебристыми кудрями – в тихом омуте черти водятся, говорила мама. Девушка же оказалась высокой, с теплой коричневой кожей и зачесанными вверх волосами – я никогда не видела таких густых иссиня-черных волос. В отличие от моего платья свободного кроя, на ней был золотистый наряд, облегающий тонкую талию, скользящий по бедрам и доходящий почти до щиколоток. В этом платье ее фигура напоминала идеальные песочные часы. Несмотря на наряд и прическу, вышедшую из моды почти десять лет назад, девушка была такой прелестной, что на мгновение показалась мне живой. Пока она не попыталась перевернуть страницу газеты и ее рука не прошла прямо сквозь мужчину. Она нахмурилась и попробовала еще раз.

Я терпеть не могла смотреть, как призраки повторяют последние моменты своих жизней, ненавидела их бесполезную лихорадочную возбужденность. Не стала бы ей ничего говорить, но я пыталась читать, а она отвлекала.

«Не сработает», – произнесла я.

Она не ответила. Ну конечно нет. Ее рука вновь попыталась листнуть газету.

«Ты двигаешься слишком быстро», – сказала я.

Она нахмурилась и сделала это еще раз.

«Ты новенькая? Ты не можешь быть новенькой. Платье пошито больше десяти лет назад. Я знаю, стараюсь быть в курсе. Ты смотрела объявления?»

Она опять нахмурилась, листнула. Нахмурилась, листнула.

«Ты чересчур стараешься. Расслабься».

Листнула, листнула, листнула.

Я топнула, словно могла привлечь ее внимание. Или вообще чье-то. Как будто мои собственные движения и слова не были так же бесполезны.

«Просто читай через плечо, – сказала я. – В любом случае это отнимает меньше энергии. Ты же знаешь, поначалу у нас ее мало. Если будешь упорствовать – истощишь себя».

Девушка не слушала, не смотрела. Нахмурилась, листнула.

«Если истощишь себя, то потеряешь время, слышишь? Ты потеряешь себя. Спустя недели, месяцы, годы обнаружишь, что блуждаешь где-нибудь в Индиане, или плывешь на лодке по озеру Мичиган, или сидишь на