Совок 5 - Вадим Агарев

смотри! — влетевшая на кухню Клюйко, протянула мне бумажку об откомандировании её в распоряжение Главного управления кадров Генеральной прокуратуры СССР, — Еще вопросы есть?! — попыталась она испепелить меня своими сверкающими глазищами.

— Вопросов к вам Эльвира Юрьевна у меня больше нет, — смиренно покачал я головой, — А вот рекомендация есть! — посмотрел я на нее с искренним сочувствием.

— Чего? — со злым удивлением изогнула брови чрезмерно темпераментная советница юстиции, — Какая еще рекомендация?! — раздраженность в ее взгляде быстро менялась на подозрительность, но всё равно она уже не успевала.

— Сходите, пописайте, Эльвира Юрьевна! — добросердечно посоветовал я ей, — А то из ваших ушей пар уже идёт!

Пана Борисовна по-старомодному добродетельно покраснела и осуждающе округлила глаза, а Лев Борисович не удержался и хрюкнул. Только простодушная нагаевская мама смогла удержать себя в руках и ничем не отреагировать на нашу с Эльвирой перепалку. Но и она слегка прокололась, мельком бросив машинальный взгляд на уши мадам Клюйко. И взгляд этот, почти всеми присутствующими оказался замечен. Эльвирой, так уж точно.

Эльвира Юрьевна, сделала в мою сторону шаг, но вовремя опомнилась. И остановившись, уже в стотысячный раз сообщила мне, что я скотина. Я согласно кивнул, показывая, что оспаривать её экспрессивное и, быть может, вполне объективное суждение о себе, не намерен.

— Вот ты, Сергей, как обычно, не подумав, обидел Элечку, а она, между прочим, нам два спальных купе смогла выкупить! — начала мудро разряжать, чуть не переросшую в вульгарную потасовку, непростую ситуацию, — Извинись, пожалуйста!

— Да нужны мне больно его извинения, Пана Борисовна! — с презрением зыркнув на меня, Эльвира не позволила мне начать процесс сатисфакции. И достойно завершить её моим искренним покаянием. — Хам, он и есть хам! Я вообще удивляюсь, как его в приличные дома пускают! — намекнула она хозяевам, что по-хорошему, меня бы сейчас следовало выставить за дверь.

Но меня пожалели, выгонять не стали и даже посадили за стол.

Все таки жаль, что я не татарин, проникся я тихой грустью. Иначе я попросил бы тётю Альгию меня усыновить. К её Вове до кучи. Уж слишком вкусными у нее получались национальные блюда. Шурпа, она, почти любая и почти всегда вкусная. Но та, которую я ел сейчас, была выше всяких похвал и круче любых эталонов! Всё, что находилось в стоявшей передо мной огромной пиале, было сварено большими кусками. Так, как и должно быть в шурпе. Ароматный желто-янтарный бульон и почти не утратившие от грамотной термической обработки своего цвета и консистенции овощи, попадая в рот, напрочь лишали разума и связи с реальностью. Опомнился я только, когда дообгладывая косточку, прожевал последний кусок мяса над пустой пиалой. И только тогда понял, что веду себя за столом, не как цивилизованный офицер советской милиции, а как ордынский степняк-разбойник пятивековой давности. Разве, что только жирные пальцы о мундир не вытер. На меня смотрели все. И все, кроме мадам Клюйко, смотрели с умилением.

— Еще? — с улыбкой спросила меня тетя Альгия, и я уже хотел радостно кивнуть. Но заметил лабораторно-изучающий взгляд Эльвиры, и неожиданно для себя смутился.

— Нет, спасибо! Очень вкусно, но я наелся! — с сожалением вздохнул я и поднявшись из-за стола, опять пошел в ванную повторно умывать лицо.

Потом мы все перешли в загроможденный чемоданами и сумками зал. Там, посредине комнаты были установлены напольные весы, изначально предназначенные для душевного расстройства упитанных женщин. Но здесь, в последние дни перед отбытием, ими оперировали, определяя, какой чемодан сколько весит. Или сумка. Еврейские авиаторы строго следили за весом багажа отлетающей алии.

Тряпки и другое барахло меня не интересовали. Моим вниманием уже давным-давно владел деревянный ларец, уже две недели тому назад собственноручно мною собранный. Для надежности не на гвоздях, а на добротных шурупах. Чем-то он напоминал военный ящик для патронных цинков. Но с широкими щелями по всем сторонам. Ящик, как паутиной был в натяг опутан тонкой сталистой проволокой крест-накрест и опломбирован. К нему, в двух экземплярах прилагалась бумага от службы экспедиции обкома КПСС. И еще две. Сопроводиловка от завода-изготовителя с перечислением всех артикулов и даже состава металла, из которого этот завод отливает Ильича. Кроме прочего, была еще справка от областного управления культуры с экспертным заключением. Из которого следовало, что данное изваяние культурным наследием советской родины не является и вполне может быть вывезено в расположение израильской военщины.

В тысячный раз оглядев сквозь специально предусмотренные прорехи ящика революционного потомка Сруля Бланка, я поднатужился и не без труда перенес его в угол под рояль. Сопутствующие тирану бумаги я отдал Пане и она прибрала их в свой ридикюль к паспортам, и деньгам.

Сейчас мне надо было ехать на дачу. Презренные американские доллары и не менее ничтожные дойчмарки, затрофеенные у бандитов, были спрятаны там. Пора было их снимать с резервного хранения и перемещать ближе к упокоенному в ящик Ильичу.

— Подвезёшь меня? — хмуро поинтересовалась Эльвира, — Мне на работу надо заехать, а потом домой. Не хочу по трамваям толкаться!

Мне тоже мыкаться по городу, да еще с валютой, совсем не хотелось. Но и отказать той, которая, несмотря на демонстрируемую ею мизантропию, любила меня, я не мог.

— Подвезу! — великодушно ответил я, — Только после твоей прокуратуры мы сначала в одно место ненадолго заедем, а уже потом я тебя домой доставлю. Согласна?

Советница юстиции молча кивнула и пошла в коридор одеваться. Пообещав Левенштейнам вернуться к ним в полной готовности за три часа до поезда, я пошел догонять Эльвиру.

У областной прокуратуры я прождал её не менее сорока минут, но попрекать, когда она уселась в машину не стал. Времени хватало и я без особой спешки тронулся в сторону дачного посёлка.

— Чья это дача? — почти с восхищением оглядывая участок и дом, спросила прокурорская служащая, — Левенштейнов?

— Моя! — скромно ответил я, — Левенштейны здесь, к моему глубочайшему сожалению, побывать так и не успели. Не ко времени Лев Борисович разболелся..

— Болезнь, особенно такая, она всегда не ко времени! — рассудительно заявила Клюйко, — Ты мне скажи лучше, каким образом ты себе это имение заполучил? Мздоимствуешь? Так не по тебе, сопляку, такие подношения!

Эльвира всё еще жгуче обижалась на меня и даже не пыталась скрывать этого.

— А ты по себе людей не мерила бы! — открывая дверь на веранду, посоветовал я прокурорше, — Это у вас, в прокуратуре, принято недвижимостью подношения принимать, а у нас в МВД люди приличные работают, они в основном устной благодарностью обходятся! Или просто деньгами берут.

Отсутствие мебели смазывало впечатление, но и внутри Эльвире тоже понравилось. Но дара речи