Охота на разведенку. - Мария Зайцева

С первого класса, когда он сел за парту позади нее, мимоходом дернув за косичку. Шальной, стремительный, легкий на подъем, на любую проделку, он всегда выходил из всех передряг, в которые регулярно влипал, без потерь. Его любили все: одноклассники, друзья, учителя.

А он любил ее. Марина всегда была в этом уверена. Даже сейчас, глядя на изменения, произошедшие за то время, что они не встречались, она видела перед собой того веселого Вадика, что провожал ее из школы, вытаскивал ее гулять по крышам гаражей, уводил в лес, к речке, чтоб нарвать цветов, искупаться. Именно там, у речки, он первый раз поцеловал ее. Им было по тринадцать. И первая близость их тоже была там. После выпускного, на небрежно кинутом на росяную траву пиджаке. Марина помнила, как это было нежно, тягуче, сладко. Как терпелив и острожен он был, как внимателен. И потом, еще несколько лет, даже после рождения сына, все было так же между ними.

Куда же делось это? Куда он девал того искреннего любящего Вадика, что смотрел на нее, Марину, как на единственное свое сокровище, который плакал под окнами роддома, когда увидел в ее руках сына, который так сладко обнимал ее по ночам?

Откуда взялось вот это все?

Когда изменилось? И почему?

Марина внезапно захотела задать этот вопрос Вадику, чувствуя, что ответит искренне.

Но не успела.

Он взял ее за руку:

- Марин, я очень скучаю. По тебе, по сыну… Я дурак, я накосячил невозможно как, мне нет прощения, конечно же… Но… Зайчик… У нас все-таки столько хорошего было… Может…

Марина, онемев от изумления, слушала и не верила в то, что сейчас слышит.

Он что, предлагает опять сойтись? Вот так просто? После всего? Просто повинился, попросил прощения… И все на старые рельсы?

Вадим все говорил и говорил. О том, что у них семья, о том, что сыну нужен отец, что да, он оступился, сглупил, с кем не бывает, но он все понял, осознал…

А Марина смотрела в его глаза, замечая появившиеся в них красные прожилки, чувствовала, как у него изо рта пахнет, неприятно, чем-то кислым, и руки у него потные, противные, хотелось отнять ладонь и вытереться влажной салфеткой, и ворот футболки заношенный, грязноватый, раньше она такого не допустила бы.

И взгляд. Самое главное, взгляд.

Уже не того беспечного легкого Вадика, безусловно обожающего свою зайку, постоянно хотящего ее, не умеющего удержать руки, чтоб не дотронуться, погладить…

Нет. Взгляд был странный, плывущий какой-то. Вроде и в глаза смотрит и в то же время нет.

А он все говорил и говорил, ободренный ее молчанием. О том, что все произошло, потому что ему здесь тесно, работы нет, жилья нормального нет, будущего нет, вот и слетел с катушек, временное помрачение, вообще страна разваливается, надо думать о том, как дальше, куда… Всем вместе… И о будущем сына надо думать…

Стоп!

Марина, поразившись пришедшей на ум мысли, пристальней вгляделась в лицо бывшего, внимательно прислушиваясь к словесному поносу, вычленяя из него слова-маркеры.

Вот оно что. Вот оно значит как.

Приглашение пришло.

Бабка мужа была поволжской немкой. Родилась здесь, немецкого не знала, всю жизнь была коммунисткой.

Но это не помешало ее сыну, отцу Вадика, год назад подать запрос в Германию. И оказалось, что они все имеют право на какие-то привилегии, могут переехать, могут получать первоначальную поддержку. Если бы там, за границей, были родственники, то все сложилось бы проще. Но родственники не нашлись, поэтому требовалось длительное оформление документов, подача заявки и так далее.

Марина всегда к этой идее с переездом относилась прохладно и особо не вникала в тонкости. Вадик тоже не задумывался, свалив все на плечи родителей.

А после развода, само собой, вообще было не этого.

И вот теперь, судя по всему, Марина и сын были очень нужны Вадиму. И совсем не потому, что так сильно хотелось восстановить семью.

- Вадим, - прервала она его излияния неожиданно твердым и даже грубым тоном, - говори, чего ты хочешь от меня. Только давай честно.

Вадик замолчал, видимо решаясь, подбирая слова:

- Понимаешь… Пришел ответ на запрос… Нам разрешили въезд, всем вместе. Родителям, мне. И тебе с сыном.

- Поздравляю, - Марина внимательно разглядывала бывшего, ожидая продолжения.

- Надо, чтоб семья была полной, мы же так подавали документы, - Вадим говорил тихо и уже не так уверенно, как вначале, о своих несуществующих чувствах, - да и вообще… Если с ребенком, то там очень хорошее пособие. Всем можно на него жить… А если еще и там родить…

- Вадик, остановись, - Марина вырвала руку из его ладони, откинулась назад, с изумлением и брезгливостью глядя на бывшего, - остановись, Вадик, пока я на тебя еще смотреть могу. Давай на этом закончим.

- Марин, но почему? - Вадим неожиданно подался вперед, еле сдерживаясь, чтоб не повысить голос, не заорать, - что ты здесь будешь делать? Здесь все прогнило уже! Работы нет, жизни нет! Только и остается, что нажираться!

- Тебе нигде работы не будет, - Марина покачала головой, - ты вспомни, когда последний раз на одном месте больше месяца задерживался!

- Опять ты про это! - он все-таки не выдержал, закричал, - да что ты понимаешь, дура! Почему я должен за три копейки горбатиться, как ты? Хотя… Ты сейчас хорошо зарабатываешь, да? Пиздой!

- Вадим, ты дурак, - Марина покачала головой, поднимаясь. Как хорошо, что она больше никакого отношения к нему не имеет.

- Конечно, дурак! - он ухватил ее за руку, сжал до боли, - всю жизнь тебя правильной девочкой считал, чистой! А ты - блядь! Весь город знает, каким образом вы туда попадаете! Через хер директора! И чем вы там торгуете! Да у вас там любую можно среди бела дня прийти и забрать! Проститутка!

- У нас директор - женщина, дурак! - Марина дернула руку, вырывая, - спасибо за кофе. А цветы подари своей новой любовнице, чтоб не пропали зря.

Развернулась и, не слушая дальнейших оскорблений, вышла из кафе.

Свернула за угол, остановилась, привалившись к стене и растерянно потирая запястье с уже проступающими на нем красными следами от пальцев.

На душе было на редкость погано. И совсем не от грубых слов Вадима.

Сегодня ему удалось окончательно разрушить даже то далекое, светлое, что было у них когда-то. То, в память о чем она могла бы с ним общаться, поддерживать спокойные и даже теплые отношения, несмотря на боль и предательство.

Потому что было когда-то нечто хрустальное, чистое, нежное. Между ними было. Так ей казалось.

А вот теперь уже не кажется. Скорее всего, она была ослеплена своим первым настоящим чувством, своим первым мужчиной. И это придавало его образу романтический ореол, сияние, которое не померкло, даже когда ее герой внезапно превратился в тролля. Ведь был же когда-то другим! Ведь был!