Царица Савская - Тоска Ли

А затем я поняла.

Люди Амана предали нас.

Всадники перед нами разворачивались влево, к атакующим северянам. Еще несколько минут, и мы будем окружены.

— Царевна! — Голос Яфуша, который молчал порой по нескольку дней подряд, заставил меня вздрогнуть. Я никогда еще не слышала, как он повышает тон, как звучит его тревога. Яфуш схватил меня, и я поняла, что он собирается унести меня с поля боя, прежде чем северяне достигнут дамбы, сделав мой побег невозможным. Я дернула поводья, но слишком поздно. Огромный нубиец уже схватил меня за тунику, не отпустив, даже когда верблюдица ринулась вперед. Меня рвануло, вскинуло в воздух и крепко ударило о бок его верблюда. Мы двинулись назад, когда Макар резко обернулся к нам. Взглянув на меня в последний раз, он забрал вправо с воинами своего отца.

Яфуш перекинул меня через шею своего верблюда и пригнулся, закрывая собой от ответного ливня вражеских стрел. Вокруг нас падали воины, стрелы попадали им в грудь, в бедра, в горло.

Я выгнула шею, чтобы увидеть растущую прореху в наших рядах, и в это время Набат с воинами из Сабы врубился в наступающих северян, а люди Катабана поддались под напором предательского племени Амана.

Я впитывала происходящее, краем сознания понимая, что не могу дышать, что меня мотает из стороны в сторону от каждого рывка бегущего галопом верблюда.

Яфуш уносил нас с поля в сторону узкой дамбы, а отряд северян устремился наперехват.

Макар. Где Макар? В разрыве рядов я видела упавших воинов, видела верблюдов, которые нюхали своих неподвижных хозяев или бились на земле среди раненых.

Вон там — фигура Азма в жреческом одеянии, он хватается за ногу.

А затем я увидела еще кое-что. Бесцельно бредущего с опущенной головой белого верблюда, несущего маркаб.

Яростным усилием, от которого платье слетело с плеч, я вырвалась из рук Яфуша. На этот раз без ощущения полета — земля накренилась и выбила весь воздух из моего тела. Я закопошилась в грязи, отчаянно пытаясь втянуть хоть глоток воздуха в отказавшиеся расширяться легкие. Боль раскаленным железом впилась мне в ребра. На миг мне даже почудилось, что в меня попала стрела.

Откуда-то донесся крик: «Саба и Алмаках!»

В моих глазах стоял дождь, звезды, которых на небе не было, и сумерки, которых вокруг не существовало.

Я заметила, что Яфуша окружили северяне, услышала слабый звон мечей, потому что мир для меня внезапно начал терять все звуки. Мне подумалось: я умру. Но лучше уж здесь, вот так, чем перед двором Хагарлат. Грязь холодила мне щеку.

Но на поле оставался Макар. И Азм. И Яфуш. И тысячи людей, готовых расстаться с жизнью согласно сделке, заключенной мною с самим Алмакахом.

Вставай.

Вздох, когда он мне наконец удался, обжег отказавшие легкие изнутри, словно огненной плетью.

Грохот и хаос битвы вернулись в мои уши.

Я перекатилась на бок, боль прошила мои руки, заставила сердце заколотиться в ушах. Оттолкнувшись от земли, невероятно тяжелая и совершенно невесомая одновременно; я поднялась, и поле словно закружилось под моими ногами.

Я видела оазис, тела, разбросанные, словно кровавые руны.

Над нами возвышалось лишь одно: золоченый ковчег на вершине белого проблеска, поводья, волочащиеся по грязи. Я споткнулась… и побежала, медленно, как в кошмаре, к брошенному маркабу.

Попыталась схватить уздечку, промахнулась, оскалившийся верблюд шарахнулся прочь, и я нырнула за поводьями. Налегая всем весом на поводья, я заставила верблюда повернуть голову и пригнуть шею. Целая вечность ушла на то, чтобы перебросить ногу через его шею— сесть верхом, расседлать его я не могла, — а затем я вознеслась наверх. Схватилась за раму из акации, забралась в ковчег, намотав поводья на запястье.

— Дочь Алмакаха! — Это был один из соплеменников. Ножен при нем я не видела, заметила лишь, что он явно ранен, однако протягивает мне палку, которой погонял своего верблюда.

Я схватила ее и, хлестнув по акациевой коробке, послала верблюда в галоп.

Хаос. Я добралась до разбитого фланга, сердце бешено колотилось в груди. Я кричала, звала Макара и, не найдя его, начала призывать всех известных богов. Ответом был сплоченный крик — передо мной, ожившим боевым хором.

Алмаках!

Я не видела, как покачнулись ряды северян. Едва слышала призывы рогов своих соплеменников. Собрав все силы, я поднялась на ноги в маркабе.

Лишь одно — лишь единственное лицо — имело для меня значение.

Но только в последний миг мне удалось заметить Макара, увидеть его спутанные волосы, липнущие к залитому кровью лицу. Он рухнул на землю в тот самый момент, когда племя Амана попятилось.

Потом говорили, что я призывала мощь Алмакаха, сидя в колыбели из золотых полумесяцев маркаба, словно царица на троне.

Что я сорвала свое платье, как боевые девственницы прошлого, что криком вернула силы своим бойцам, и северные народы пали от их мечей.

На самом же деле я просто упала с верблюда, и меня подобрал Яфупп. И после того, как меня привезли в город и объявили царицей, сломанные ребра продержали меня в постели несколько недель. Я не желала просыпаться.

Мой возлюбленный был мертв. Корона стала моей.

Хагарлат, моего сводного брата Даммара и их влиятельных придворных задушили по приказу Вахабила, моего нового главного министра. Я позволила Ниману и нашим сородичам рейд мести на Нашшан, Амана прочих союзников прежней власти. Они окружили колодцы племен, потребовав тысячи верблюдов и столько же рабов, чтобы продать не ближе Дамаска с первыми торговыми караванами.

Мои сородичи вернулись с триумфом, но я не ощущала радости победы. Я обрела царствование, отравленное сожалением.

Мои дни проходили в медленном плаванье между бодрствованием и милосердным сном после лекарственных настоек. В те часы я часто говорила с Макаром, пока он не превращался в жертвенного козленка и кровь его не оказывалась в золотой чаше.

Наконец я проснулась и швырнула флакон с настойкой на мраморный пол.

Когда Азм объявил церемонию принесения в жертву пяти сотен быков и трех сотен козлят во время храмового празднества, я отправила вместо себя юную девственницу, повелев ей смотреть в кровавый котел. Азм был растерян и не понимал, отчего я отказалась снова провидеть будущее, а я так и не открыла ему правды: в тот день на поляне я попросила благовоний, поскольку боялась потерять сознание.

А глядя в кровь, я не увидела в ней ничего.

Мариб, жемчужина Сабы, стоял на перекрестке дорог мира. Пути ее караванов тянулись от горных высот южного Хадрамаута к северу от Дамаска, ее морские пути пролегали от Офира до восточного Инда. Любой, кто имел дело с торговлей пряностями, рабами, золотом, слоновой костью, благовониями, тканями, украшениями или экзотическими животными, имел дело с дорогами и портами Сабы. Что означало: любой имел дело со мной.