Два капитала. Как экономика втягивает Россию в войну - Семен Уралов

Огромные оптовые рынки, которые возникали вокруг стадионов, узловых станций метро или колхозных базаров, сами становились центрами формирования капитала. Всего несколько поездок в Турцию, Польшу или Китай «за товаром» — и обороты мелкого торговца достигали нескольких тысяч долларов. К концу 90-х уже сформировались рыночные династии предпринимателей с капиталами в несколько миллионов долларов, которые владели и управляли десятками торговых точек. Обороты оптовых рынков исчислялись десятками и сотнями миллионов долларов. В некоторых городах такие рынки стали градообразующими предприятиями. Так, например, произошло с рынками «7-й километр» в Одессе, «Барабашово» в Харькове и «Дордой» в Бишкеке. Оптовые рынки становились центрами развития инфраструктуры: люди начинали селиться поближе к работе, что стимулировало рынок недвижимости в округе; торговые площади расширялись — и это требовало новых гектаров земли, которые приобретались у города. Рынки становились еще и политическим фактором — забастовка рыночников могла парализовать жизнь крупного города.

Криминальный и теневой капитал посредством оптовых рынков проводил свою легализацию. Постсоветская торговля строилась на наличном расчете. Если учесть еще серые схемы импорта, то возможности для первоначального накопления и легализации капитала открывались огромные.

Итак, контрибуцией за поражение в холодной войне было открытие внутреннего рынка и размывание государственного капитала. Глобальный финансовый капитал, конечно, хотел получить доступ к постсоветской индустрии, однако национальный частный капитал жаждал получить все сам. Поэтому приватизация проводилась в интересах вчерашних комсомольцев, бандитов, партхозэлиты, фарцовщиков, профсоюзных бонз, силовиков и «красных» директоров. Период первичного накопления капитала уже отражен в массовой культуре. Сотни бульварных романов о лихих 90-х, сериалы «Бандитский Петербург» и «Бригада» считаются наиболее яркими культурными памятниками той эпохи. В регионах появляются «народные герои» из числа новых капиталистов, о которых рассказываются истории. Особенно привечали тех, которые «сами поднялись, но о корнях не забывают». Самыми яркими такими представителями являются Анатолий Быков из Красноярска, Ринат Ахметов из Донецка и Андрей Козицын из города-спутника Екатеринбурга — Верхней Пышмы.

Однако эпоха первичного накопления капитала требует отдельного осмысления, особенно методами социологического и политэкономического анализа, потому что тогда, в начале 90-х, был подорван промышленный потенциал страны. Приоритетом было выбрано насыщение внутреннего рынка импортом, а не развитие собственного производства. Поэтому с точки зрения бизнес-схемы в Иваново проще закрыть швейную фабрику, переоборудовать ее под торговый центр и торговать там носками из Турции и рубашками из Польши. В результате 200 швей с фабрики вынуждены понизить квалификацию до продавца. Рынок труда стремительно деградирует. Это сказывается и на системе образования — массово требуются менеджеры и торговые представители со знанием иностранных языков. Техническое образование тоже вырождается, вузы, техникумы и училища открывают факультеты и кафедры юриспруденции и менеджмента.

Полная вакханалия в когда-то стройном народном хозяйстве. Еще вчера все работало как часы, каждое производство знало свое место в структуре экономики — и вдруг все провалилось в тартарары.

Естественно, менялась структура общества. Поражение в холодной войне отразилось и на самом советском обществе. Это стало видно даже в наших дворах. Дело в том, что идеология социализма и государственного капитализма стимулировала граждан к самоорганизации, общество было достаточно политизировано. Советские граждане привыкли активно обсуждать политику и инициативы в экономике. Школьники, начиная с 3-го класса, на дому готовили политинформацию, вырезали заметки о важных событиях из газет и подклеивали в общую тетрадь, затем в классе делали публичный доклад. Пенсионеры за домино во дворе обсуждали международную обстановку и подробности индо-пакистанского инцидента.

Индустриальный уклад экономики отражался на коммуникации и социальных связях в обществе. Все знали, где работает сосед, большинство жителей одного района трудились на одних заводах. Соответственно были организованы и города. Занятость людей в индустрии приводила к активному развитию социальной инфраструктуры: когда отец и мать работают на заводе, остро стоит вопрос о детских садах, яслях, кружках в школе и ДЮСШ. И самое главное, люди, работающие в индустрии, совсем по-другому относятся к финансам, так как производство предполагает понятную всем оплату труда. Если ты слесарь 6-го разряда, то понятно, почему ты зарабатываешь больше, чем молодой инженер, хотя он вроде и с высшим образованием, а ты только техникум окончил.

Преобладание торгового капитала в экономике приводит к совершенно другим процессам, люди начинают смотреть друг на друга как на предмет заработка и наживы. Появляются «новые русские», которые стремительно создали частный капитал. Закрываются фабрики и заводы, когда-то успешные люди оказываются безработными. Безработица — крайне интересный социальный феномен. Политическая роль безработицы еще не достаточно изучена, но именно безработица 90-х привела к инфантилизации постсоветского общества. Всемогущая власть телевизора оказалась возможной только над подорванной волей общества. Гражданин без работы вычеркнут из всех социальных связей. Раньше он был в коллективе, обменивался новостями, конкурировал с коллегами, зевал на партсобраниях, получал нагоняй от начальства, выписывал профилактических пенделей подчиненным, ездил в профсоюзный отпуск, получал благодарности, а некоторые даже трудовые медали и ордена. И вот гражданин, привыкший к активной жизненной позиции, оказался никому не нужен. Он запирается в собственной квартире, круг общения ограничивается соседями, такими же собратьями по несчастью. Что вам обсуждать, кроме того, что вас объединяет, — телевизора?

Власть телевизора над постсоветским человеком — это следствие разрушения индустриального уклада экономики и общества. Нормальный советский человек всего 20 лет назад не особо верил телевизору и тому, что говорит власть. Постсоветский человек верит тому, что ему расскажут из главного телевизора. Шоу-политика — бессодержательное переругивание и восхваление — стала центральным постсоветским трендом. Причем не имеет значения, в каком из постсоветских осколков вы живете. Власть телевизора распространяется на жителей и России, и Беларуси, и Казахстана, и Украины, и Молдавии. Разрушение индустриального общества привело к тому, что граждане утратили навыки системного анализа. Хоть целые поколения зубрили исторический и диалектический материализм, ходили на партсобрания и занятия по политинформации, на практике советский человек оказался не готов к встрече с капитализмом.

Если бы экономическую власть в стране одержал промышленный, а не торговый капитал, ситуация могла бы разворачиваться по-другому. Жажду перемен, которая обуяла советское общество в конце 80-х годов, надо было направить в русло конструктивной деятельности. Правильный лозунг партии должен был звучать как: «Производите и изобретайте», а не «Торгуйте и обогащайтесь».

Нельзя сказать, что все регионы утратили индустриальный уклад. Остались Урал, Донбасс, Беларусь, Западная Сибирь, Северный Казахстан. Промышленный профиль этих регионов сложно переломить, однако даже в этих регионах наблюдается упрощение промышленных цепочек. Сложные наукоемкие предприятия закрываются, приоритет отдается производству товаров с низкой добавленной стоимостью: уголь, сталепрокат, заготовка, трубы. Машиностроение попадает в долгий и затяжной кризис. Станко- и приборостроение практически уничтожено.