Кошка, шляпа и кусок веревки - Джоанн Харрис

Let it snow, let it snow, let it snow…

Я выглянул в окно, но снег так и не пошел. За окном был только ветер да огромное черно-синее небо без звезд. В соседних домах уже начинали зажигать свет. Дети Бредшоу, одному пять, другому семь, встали уже давно — я видел, как они возятся у себя в спальне, как прижимают к окну свои чумазые мордашки, желая полюбоваться пляшущими у меня на крыше пингвинами.

Проклятые пингвины! Круглые сутки, не умолкая, поют «Чудесная зимняя страна»! И как только я это выдерживаю? Нет, мистер Бредшоу прав: эти пингвины — и в самом деле ошибка. Я решительно встал и, хотя до рассвета было еще добрых два часа, выключил Стену Света.

Внезапная темнота меня буквально оглушила; обычно, тем более при раздернутых шторах, снаружи в гостиную попадает достаточно света, чтобы там было почти светло. Но сейчас моя гостиная была освещена лишь огоньками на маленькой искусственной елочке возле телевизора и гирляндой волшебных фонариков на каминной полке. Просто из любопытства я и это все тоже выключил. В полной темноте мне стало немного легче. И я попытался себе представить, что вот возьму и не стану на этот раз праздновать никакого Рождества! Не будет ни пудинга, ни пирожков, ни речи королевы, ни фильма «Жизнь чудесна», ни картошки, запеченной в сливках, ни соуса «Бисто», ни сэндвичей с индюшатиной, ни старых записей «Моркам и Уайз», ни подарков, ни елочной канители — только покой и благодать.

На мгновение эта мысль меня прямо-таки заворожила. Уступить, освободиться от всего этого и просто почитать — скажем, какой-нибудь триллер или исторический роман — за простеньким ланчем из сыра и крекеров. Или, может быть, даже заглянуть к Филлис. Она ведь живет совсем недалеко — нужно всего лишь доехать на автобусе до Медоубэнк-роуд… И я уже почти видел, как делаю все это — покупаю билет, иду по гравиевой дорожке, стучусь в дверь (возможно, к дверному молотку будет прикреплена гирлянда из падуба), говорю ей: «Доброе утро, Филлис!» (хотя, возможно, «Веселого Рождества!» я ей и не скажу), вижу ее улыбку, ощущаю исходящий от нее аромат розовой воды и свежего белья. Это ведь проще простого! И никаких тебе огней, никаких чудес. Никакого ангела, указующего путь. Никаких Бедфордских Водопадов.

А ведь ты легко мог бы это сделать. Да-да, запросто. Голос, что звучал у меня в ушах, был немного похож на голос Аластера Сима из «Рождественского гимна», версия 1951 года. Бодрый такой, властный, его просто так не заставишь умолкнуть. Возьми и просто остановись. Прямо сегодня. В эту самую минуту. Сейчас.

Неужели я действительно смогу это сделать? Эта мысль принесла мне неописуемое облегчение. Облегчение и одновременно ощущение ужасного, невыразимого страха. Как это — остановиться? Просто взять и остановиться? И что же я тогда буду делать?

И я снова представил себе, как иду по гравиевой дорожке к дому Фил. Я почти слышал морозный хруст гравия у себя под ногами. У ее дверей наверняка будет горшок с лавандой, а вдоль дорожки рядком морозоустойчивые анютины глазки. У Филлис на редкость милая улыбка, особенно когда ее застанешь врасплох, и очаровательная привычка убирать за ухо прядь непокорных волос. Возможно, на каминной полке будет стоять горячий чайник, а на столике у кресла — коробка печенья. Она любит рассматривать рекламные проспекты о путешествиях; и, возможно, на этот раз мы стали бы делать это вместе и могли бы провести Рождество, скажем, в Португалии, в Италии или в Испании. Ведь в это время года в Англии и впрямь слишком холодно. Да и перемена мест нам отнюдь бы не помешала.

Я почти видел все это, почти слышал — точно некую воображаемую музыку. Иная, новая жизнь, новые надежды, новые места — далеко за пределами Бедфордских Водопадов с их вечным искусственным снегом. Несколько мгновений я был точно в бреду; вскочил, оставив любимое кресло, и уже коснулся ручки двери, оставив на вешалке свои пальто и шляпу, ибо мне казалось, что даже одна секунда, которую я потрачу на то, чтобы обернуться и взять их, может стать последней, фатальной, и тогда Бедфордские Водопады все-таки сумеют затянуть меня обратно…

И вдруг, совершенно неожиданно, раздался звонок в дверь.

Сегодня? В шесть утра? Неслыханно! Это точно не почтальон (почту в Рождество не разносят). И явно не представители семейства Бредшоу с жалобой на слишком яркий свет у меня во дворе. Кто же тогда? Что за таинственный гость? Или это просто кто-то пошутил? Я поспешно распахнул дверь. Ледяной ветер ворвался в комнату, принеся с собой запахи Рождества — гвоздики, яблок, хвои, бренди, — но за дверью никого не оказалось. И калитка закрыта, и улица совершенно пуста. Но колокольчик-то звонил!

Каждый раз, как услышишь, как звонит колокольчик…

Я узнал этот голос, голос Генри Трэверза из фильма «Жизнь чудесна» — добрый, теплый, которому невозможно сопротивляться. Странно, но этот голос был чем-то похож и на мой собственный; причем настолько, что незнакомый человек вряд ли сумел бы различить наши голоса. Как мне могло прийти в голову, что моя работа закончена? Что я имею право в такой день оставить свой пост? Тебе, между прочим, еще подарки заворачивать нужно, требовательно напомнил голос. И брюссельскую капусту почистить, и рождественские гимны спеть, и картошку поджарить; нужно скатать начинку в шарики и выложить в форму для запекания вместе с колбасками и ломтиками бекона; выпотрошить размороженную индейку; выложить пудинг в керамическую миску и приготовить его на пару. Если всех этих дел не переделать, кто знает, какие ужасные шлюзы могут тогда открыться? Какие звезды могут погаснуть? Какие проповеди пропадут зря? Какие души так и не обретут спасения?

Нет, теперь я отчетливо понимал: об уходе не может быть и речи. Я — как те сломанные часы, стрелки которых навсегда замерли, показывая некий невообразимый час. Пусть уж другие движутся дальше, если должны, если могут, а у меня пока что обязанностей хватает. И дел, которые нужно завершить. И жертв, которые нужно принести. И носков, в которые нужно положить подарки. И предостережений, которые нужно сделать. И жизней, которых нужно коснуться. Нравится это кому-то или нет, но я являю собой Призрак Рождества и обязан выполнить то, что мне поручено.

Я очень медленно повернулся к двери спиной, щелкнул выключателем, и Стена Света вспыхнула вновь, а на каминной полке замигали волшебные фонарики. Должно быть, когда я открывал дверь, запах сосновой хвои, такой странно ностальгический, успел просочиться внутрь и все еще царил у меня в гостиной. И, посмотрев в фиолетовое небо, уже начинавшее медленно светлеть, я увидел, как оттуда, кружась, падают первые легкие снежинки.

Интернет представляется мне самым подходящим местом для возникновения историй о привидениях. Светящийся в глубокой ночи экран лэптопа; голоса из иного мира. Когда я писала «Blueeyedboy»[20]— а это, хотя, наверное, не все со мной согласятся, тоже явно история о привидениях, — я обнаружила, что все сильней восхищаюсь тем, сколь сильно мы теперь зависим от виртуального мира; от тех отношений, которые мы в этом виртуальном мире завязываем; от сообществ, которые мы там создаем; от людей, с которыми мы там контактируем, хотя в реальной жизни, возможно, никогда с ними и не встретимся. Этот мир может стать как дружеским застольем, так и самым одиноким местом на свете. Все зависит от восприятия.