Черная магнолия - Иван Любенко

Что старику оставалось делать? Плечами пожал, вздохнул горестно и уступил. А она, томно сощурив задорные глазки, улыбнулась своему «змею-искусителю» и упорхнула. Но вечером пришла одна.

В проявочной комнате для таких свиданий и диван имелся, и чистая простыня.

Перед самым уходом она поправила платье, попудрила носик у зеркала, чмокнула мимолетного любовника в щеку и, словно видение, исчезла. Навсегда. Но ничего. За ней появится другая, третья… «Вот это и есть жизнь, — сказал сам себе Амвросий, — настоящая, страстная, сегодняшняя».

Вот так и с деньгами. Пошлет хозяин за реактивами, пластинами да картоном на паспарту. А у Амвросия в Севастополе уже и собственный поставщик имеется — так, купчишка средней руки. Но за небольшой куртаж с удовольствием товар отпустит именно тот, который надобно. И цену правильную в накладных проставит. Вроде бы и картон дорогой, английский, а на самом деле наш, петербургский. Вот и осядет в кармане пара-тройка десяток. Чем плохо? Как говорится, курочка по зернышку клюет да сыта бывает.

Только вот от визита этого толстяка осадок неприятный остался. Верные деньги упустил. «А вот интересно, отчего это он за чужие чертежи так беспокоился. И почему полковник сам не пришел? Странный он был какой-то: торопил то и дело, от бумаг не отходил ни на минуту, а вот про негативы и не подумал. Забыл, наверное».

Терзаемый сомнениями, Клязьмогоров включил электрическую лампу и вновь принялся разглядывать те несколько пластин, которые остались после полковника. Да только без толку все — ничего не понятно: линии, пунктиры, цифры…

От мрачных мыслей отвлекли новые посетители — с шумом вошла большая купеческая семья — муж с женой, три девочки и непослушный малыш-карапуз. Амвросий растянул губы в улыбке и принялся рассаживать непослушных детей. А в голове неотвратимо, набатным колоколом отдавалась мысль: «Надо бы негативы спрятать куда подальше… дальше… дальше…»

Константин Георгиевич Илиади — шестидесятидвухлетний отставной статский советник — за долгую и, вероятно, «безупречную службу» в акцизном департаменте сумел не только отстроить собственный дом почти в самом центре курортного города, но и обзавестись в Ялте двумя земельными участками, на которых незаметно выросли белоснежные, похожие на гордых лебедей дачи. Позже появился и собственный пансион в Лазаревском переулке. Все бы хорошо, но в год, когда он разменял седьмой десяток, от водянки умерла его жена. Единственный сын, выбравший военную службу, проводил время на нескончаемых маневрах где-то в южных степях Малороссии. На Рождество, день ангела и Пасху он добросовестно присылал отцу открытые письма с короткими и сухими поздравлениями, а летом, во время отпуска, приезжал купаться в море и флиртовать с одинокими дамами. Время шло, но ни внуков, ни жены у Константина Георгиевича не было. Старость грозила одиночеством. Да и сын, получивший недавно звание поручика, стал все чаще слать телеграммы с просьбой очередного денежного перевода. «Видимо, в карты ударился», — заключил отец и, как позже выяснилось, оказался прав. «Надобно его поближе перевести, пока парень совсем не погиб», — решил он.

Через шесть месяцев, благодаря старым, но прочным связям в штабе Одесского военного округа, поручик Илиади уже вышагивал по плацу ялтинского гарнизона под шум черноморского прибоя и крики белокрылых гагар.

«А теперь, — рассуждал бывший чиновник, — самое время и о себе подумать». Потенциальных кандидаток в жены Константин Георгиевич насчитал аж четыре, причем самой младшей, работавшей у него горничной, едва минул двадцать первый год, а старшей — вдове мирового судьи — пятьдесят девять. Две другие особы — бывшая актриса из Астрахани сорока лет и тридцатилетняя модистка, — несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, почти ни в чем не уступали друг другу. Можно было даже сказать, что служительница Мельпомены обладала большим шармом и какой-то необъяснимой нежной притягательностью, в особенности когда в разговоре наступала пауза и она, подняв к небу черные глаза, невинно хлопала длинными ресницами. Перед этими жгучими очами старый ловелас и не устоял, выждав год после смерти жены, он повел свою избранницу под венец. На новую хозяйку домовладелец не мог нарадоваться, с ее приходом комнаты будто наполнились светом, и даже старый фикус, тихо умиравший в темном углу, неожиданно расправил широкие листья и пустил два молодых побега. Когда в гостиной запела канарейка, а на подоконниках зацвела герань, старик понял, что на склоне лет в его дом заглянуло счастье.

Именно у двери этого райского гнездышка и оказался Ардашев с доктором Нижегородцевым, после того им пришлось наведаться туда вторично — на четвертый день после прибытия Государя в Ялту. Откровенно говоря, Клим Пантелеевич и не ожидал столь теплого приема от совершенно незнакомых ему людей. Вот ведь как бывает, пришли с доктором посмотреть выставленную на продажу дачу, а хозяева сразу же накрыли на веранде стол с закусками и поставили самовар. И все разговоры об осмотре недвижимости и обсуждения условий возможной сделки согласились вести только после того, как гости откушают «что Бог послал» (эта скупая фраза включала в себя: розовую ветчину, брынзу, черную икру, татарский чэк-чэк, айвовое и малиновое варенье, крымскую Мадейру и греческую баклаву). Это потом выяснилось, что Элеонора Марковна дважды была на гастролях в Ставрополе, выступала в театре Пахалова, и ей целовал ручку тогдашний губернатор Никифораки.

— Вот видишь, дорогая, — накладывая черную икру на кусок чурека, обратился Илиади к жене, — в этом… Ставрополе эллины в почете. Губернатор — грек. И название города, как я вижу, тоже имеет греческие корни: «ставрос» — по-нашему означает «крест», а «полис» — город. Получается «город креста». А ты, дорогая, все боялась расстаться с русской фамилией. А чем, скажи, Илиади хуже Овчинниковой?

— По-моему, все фамилии хороши, — примирительно вымолвил Нижегородцев.

— А как же неблагозвучные? — не унимался грек. — Всякие там «дураковы», «тупицыны» и «разгильдяевы»?

— За них надо предков «благодарить». Верно, неспроста так окрестили, — предположил Нижегородцев. — Я тоже знавал одного хирурга по фамилии Убивец — добрейший был доктор. К нему больные со всей Ставропольской губернии съезжались. Умер от аппендицита.

— На все воля Божья! — грустно качнул головой Илиади.

— У нас в труппе был актер Аркадий Постограмм, совсем, кстати, непьющий, — пролепетала супруга, разливая гостям чай.

Глядя куда-то в сторону, Ардашев по-доброму улыбнулся:

— Помните у Чехова: статский генерал Бризжалов, экзекутор Червяков, отставной корнет Кляузов, золотых дел мастер Хрюкин, полицейский надзиратель Очумелов, фортепьянный настройщик Муркин, фельдшер Курятин и, наконец, унтер Пришибеев?

— Да-да, — подхватила Элеонора Марковна, — а чего стоит рассказ «Лошадиная фамилия»?! Вот уж где он дал волю фантазии!

— А для меня необычайно интересна переписка Антон Павловича. Благо к пятидесятилетнему юбилею писателя опубликованы почти все его письма. В них встречаются такие пассажи, которые ничуть не уступают юмористическим рассказам. Некоторые из них я помню наизусть. — Присяжный поверенный наморщил лоб. — Вот, к примеру: «Доехал я благополучно, но ехал скверно благодаря болтливому Лейкину. Он мешал мне читать, есть, спать… Все время, стерва, хвастал и приставал с вопросами. Только что начинаю засыпать, как он трогает меня за ногу и спрашивает: «А вы знаете, что моя «Христова невеста» переведена на итальянский язык?» Или еще: «На правах великого писателя я все время в Питере катался в ландо и пил шампанское. Вообще чувствовал себя прохвостом». — Ардашев взглянул на хозяина, — Константин Георгиевич и Элеонора Марковна, мы приятно тронуты вашим гостеприимством, но позвольте поинтересоваться, когда вам будет удобно показать выставленные на продажу дачи?