Ведьмаки и колдовки - Карина Демина

Гавел держался в отдалении…

…а если все не так, как Гавелу виделось?

Если не в изменившихся пристрастиях его дело, а в том, что не выдержал Себастьян Вевельский тяжкой акторской работы? Разумом подвинулся?

Гавел нахмурился и почесал шею: его, в отличие от ненаследного князя, комарье окрестное, лишенное всякого пиетета перед королевскими владениями, очень даже жаловало.

…а и вправду…

Князь все же…

…и работа у него мало лучше Гавеловой… вспомнить хотя бы те месяцы, которые князь в банде Соловейчика пробыл… или дело с крестовецким маньяком, неделю Себастьяна на цепи продержавшим… тогда ли он разумом подвинулся?

…или еще раньше?

Ах, до чего нехорошо получилось…

Себастьян Вевельский, остановившись у очередного куста, опустился на четвереньки. Нюхал он траву, и землю, и фонарный столб, который повадились метить местные кобели. Именно этот столб ненаследный князь изучал с особым тщанием.

— До чего интересненько, — сказал он громко, окончательно убеждая Гавела в своей ненормальности.

…а если так, то и с ведьмаком, выходит, не все ладно?

Гавел похолодел.

Конечно, слухи-то давно ходили, дескать, разменял Аврелий Яковлевич не первую сотню лет… иные-то старики и на седьмом десятке блажить начинают. Но ведьмак-то крепким оказался, держался… не выдержал… или княжеское безумие на него повлияло?

А может, в тот, самый первый, раз стал Гавел свидетелем некоего таинственного ритуала?

Или не свидетелем, а…

Помешал?

Он ведь слышал, что ритуалы ведьмаковские лишних глаз не терпят, а он с камерою полез… и статейка та, за которую ныне корил себя, да только что с тех угрызений совести…

Меж тем Себастьян, окончательно освоившись, двинулся в глубь парка, туда, где располагался зеленый лабиринт, в который Гавел и днем-то соваться не смел, уж больно замысловатым сей лабиринт сделали…

И как быть?

Стражу вызвать, чтобы скрутили безумца?

Гавел, потянувшийся было к свистку, в последнюю секунду передумал. Навряд ли безумца вовсе без присмотра оставили бы, а значит, надобно ждать.

И держаться поближе.

Снимок ненаследного князя в панталонах и с розанчиком в руке получился чудо до чего хорош…

Наша служба и опасна, и трудна…

Негласный гимн крысятников

Лихослав обнаружился в центре лабиринта, у фонтана, в который залез, что характерно, с ногами. Он склонил голову, и пухлая мраморная девица в весьма символическом облачении, не скрывавшем пышных ея форм, поливала эту самую голову водой. Вода лилась из кувшина, который девица возложила на плечо, кокетливо придерживая двумя пальчиками. И Себастьян, прикинув устойчивость конструкции и вес этого самого кувшина, испытал некоторое волнение.

Все-таки Лихо он любил.

По-своему.

С прочими-то братьями не заладилось. Не то чтобы враждовали, скорее уж были они чужими, неинтересными людьми, по некоторой прихоти связанными с Себастьяном иллюзорными узами родства. Лихо — дело другое…

И совесть, большую часть Себастьяновой жизни дремавшая, вдруг ото сна очнулась.

— Страдаешь? — поинтересовался Себастьян.

— На хрен иди…

— Страдаешь. — Он присел на край фонтана и, зачерпнув воды, понюхал. Пахла ряской, судя по всему фонтан если и чистили, то давно, и стенки массивных чаш изнутри успели покрыться пышной шубой ила. На водяной глади расползлось кружевное покрывало ряски, а пухлые ноги красавицы с кувшином позеленели и покрылись едва заметными трещинами.

Выбравшись из фонтана, Лихослав подобрал мундир, который валялся на траве, и попытался надеть прямо на мокрую рубаху, но в рукава не попал.

— Иди ты…

— И нажраться успел…

— Тебя не спросил.

— Это точно, не спросил… а спросил бы, я б ответил, что и тебе нервы лечить надобно…

Он успел поймать Лихо за шиворот:

— Стой, кому сказано! Не было ничего.

— Без тебя знаю.

Стоял Лихо неуверенно, покачиваясь, но… было в движениях этих его, пусть и пьяных, что-то неправильное.

Нечеловеческое.

И лицо переменилось. Скулы стали острее, переносица — шире, а из-под верхней губы клыки проглядывали… и глаза так характерно желтизной отливали.

— Что, не нравлюсь? — Лихо оскалился.

Голос и тот переменился, ниже стал, глуше, с характерными рычащими нотами.

— Дурень, — ласково произнес Себастьян, но руку убрал.

— От дурня слышу. — Лихо потер переносицу, явно пытаясь успокоиться.

— Оттуда… подарочек?

— Откуда еще.

— Кто знает?

— Здесь или…

— Здесь. — Мир в целом мало Себастьяна волновал. А вот Познаньск — местечко такое, чуть расслабишься, мигом слухи прорастут, один другого краше.

— Генерал-губернатор… ведьмак твой…

— Он не мой, он общественный.

— Ведьмак общественный, — куда более спокойным голосом повторил Лихослав, — Евдокия… теперь вот и ты.

— Я, значит, последним. — Себастьян подвинулся; и братец, махнув рукой, будто бы разом для себя приняв решение, присел рядом. — Что Старик говорит?

— Да… известно что. Кровь себя проявлять будет, чем луна полней, тем сильней… сам я не перекинусь точно, а потому опасности для людей нету… — Лихослав поскреб щеку, поросшую плотной жесткой щетиной. — Бриться устал… только соскребу, а она опять… и ладно бы бородою росла, отпустил бы, и леший с нею, так нет же… щетина. Колется…

Он вздохнул и поднял голову, уставившись пустым немигающим взглядом на кругляш луны.

— Сказал еще, что я везучий… что если б не навья кровь, проклятие убило бы…

Клятое везение, вывернутое.

И злость разбирает, хоть и не на кого злиться.

— Пил зачем?

— Затем…

— Послушай. — Себастьян вытащил из волос веточку, раздумывая, что бы такого сказать. Извиняться он не любил и, говоря по правде, не умел. — Я… наверное, был не прав…

— Когда?

— Тогда… и сейчас тоже, но сейчас… — Он сунул пальцы в волосы, нащупывая припухлость. Благодаря умелым рукам эльфиечки боль отступила, но шишка осталась. — Сейчас меня вынудили! Она меня шантажировала…

Лихослав хмыкнул.

— Револьвером угрожала…