Ведьмаки и колдовки - Карина Демина

Такого Гавел от ненаследного князя услышать был не готов. Это он, Гавел, извращенец?! Да… да он нормальный! В женское платье не рядился! И нагишом по королевскому парку не разгуливал! И с ведьмаком в престранные игры не играл…

— Я не извращенец, — прохрипел Гавел, пытаясь вывернуться, но Себастьян Вевельский жертву свою держал крепко.

— Видишь, как дергается? — с чувством глубочайшего удовлетворения произнес он, тыча в Гавела когтем. — Точно извращенец!

Светловолосый, чье лицо Гавел наконец-то узнал, хмыкнул. Лихослав Вевельский заступаться не станет. На это Гавел и не рассчитывал…

— В панталоны полез… стянуть пытался… бантик оторвал и спрятал, фетишист несчастный!

— Я… случайно!

— В жизни нет ничего случайного! — С этими словами Себастьян руку разжал, и Гавел кулем повалился на мокрую, изрядно истоптанную траву. Встал он на корточки, поневоле ожидая удара, а когда не последовало, то на карачках добрался до камеры, сгреб ее и сунул под живот.

Авось уцелеет.

— Успокойся, бить не буду. — Себастьян Вевельский обошел Гавела, став так, что тот увидел длинные босые ноги с длинными же когтистыми пальцами. Пальцы шевелились как-то быстро и нехорошо… — Если договоримся.

Это уточнение Гавелу совершенно не понравилось.

— Ладно, вы тут сами как-нибудь, а я пойду… там, наверное, Ева переживает… Себастьян…

— Да понял я, понял! Иди уже… — Ненаследный князь присел на корточки и поскреб бедро. — У него там Ева переживает. А он тут торчит… с нами… так что, Гавел, договоримся?

— П-попробуем.

— Попробуем… отчего ж не попробовать… а если не договоримся, то я тебя Аврелию Яковлевичу сдам. На опыты.

Обещание было дано бодрым, даже чересчур уж бодрым тоном, который заставил Гавела поежиться и признать, что нежитью ненаследный князь был добрей.

— Вставай…

Подняться помог, руку на плечо положил, когти выпустил, намекая, что не надобно дурить. Гавел и не собирался. Куда ему бежать?

Да и зачем…

— Садись. — Себастьян довел Гавела до лавочки и усадил едва ли не силой. Сам сел близенько, пожалуй, чересчур уж близенько… вздохнул… покосился этак… выразительно… и еще ресницами взмахнул…

…это ж чего он потребует?

…и если то, о чем Гавел подумал, то лучше пусть бьет… битие, оно привычней как-то…

— Вот что ты, Гавел, за человек? — томно произнес ненаследный князь, приобнимая свою жертву. — Вечно все опошлить норовишь… и сейчас небось про меня гадости думаешь.

— Нет! — поспешно соврал Гавел.

— Думаешь, думаешь, я же вижу…

И наклонился к самому лицу, наверное, чтобы виделось лучше. Гавел аж дыхание задержал от ужаса.

— Успокойся. — Князь отстранился и по плечу потрепал. — Ты меня, конечно, интересуешь, но исключительно как профессионал своего дела… ты же профессионал?

Гавел кивнул.

Говорить он не мог.

— Мне нужны снимки конкурсанток… сам понимаешь, что не портретные…

— Голых? — уточнил Гавел.

— Голых, — согласился Себастьян. — Для чего — тебе знать не надо… считай, что вот такой я извращенец…

— Так разве ж это извращение? По нынешним-то временам…

— Да. — Себастьян Вевельский, подумав секунду, согласился, что если по нынешним временам, то снимки голых девиц — это вовсе даже не извращение. — Считай, что я начинающий…

Гавел хмыкнул.

— Сделаешь?

Сделает, конечно… там и делать-то нет нужды, перевести с памяти на пластины да отпечатать. Не зря же он у павильона крутился.

— Это хорошо. — Ненаследный князь потрепал Гавела по плечу. — Это просто замечательно… завтра принесешь.

— Сюда?

— Сюда… а копии — Аврелию Яковлевичу в собственные его рученьки… и записочку от меня заодно снесешь. Полагаю, нет нужды уточнять, чтоб не читал?

Гавел отчаянно помотал головой.

Нет.

Он человек в высшей степени благоразумный, а если и влез куда, то исключительно по незнанию, о чем ныне глубоко и искренне раскаивается.

— Вот видишь, — ненаследный князь, отодрав от панталон второй бантик, протянул Гавелу, — не все с тобою потеряно…

…тот, кто поселился в Богуславе, обещая избавить ее от всех проблем разом, был недоволен. Богуслава ощущала его недовольство остро, оно было болезненным, дурманным и повисало мутной зеленой пеленой перед глазами.

Недовольство пахло трясиной.

…и гнилым мясом, правда, Богуслава вяло удивлялась: откуда ей известно, чем пахнут трясина и гнилое мясо; но удивление исчезало.

Тот, кто поселился в Богуславе, избавил ее от эмоций.

К чему удивляться?

Сожалеть.

Беспокоиться о чем-то?

Он оставил Богуславе собственные раздражение и злость, колючую, как свежие ягоды артишока. И Богуслава осторожно держала злость на раскрытой ладони, разглядывая и удивляясь тому, сколь совершенна она. Иглы длинные, острые.

Железные.

И ранят до крови…

…нет крови, показалось. И ладонь-то обыкновенная, гладкая… Богуслава поднесла ее к глазам, пытаясь разглядеть следы от ран. Не то чтобы боялась, вовсе нет, но…

…запах болота стал отчетливей.

А следом пришло понимание, что тот, кто поселился в Богуславе, желает убить, и не просто кого-либо, хотя он и просто не отказался бы, кровь ему нравилась, и это было правильно, Богуслава сама согласилась, что в виде крови, в запахе ее имеется нечто в высшей степени притягательное. И потом, когда Богуслава исполнит свой долг, она позволит этой крови литься… но сейчас она должна убить конкретного человека.

Тиана Белопольска раздражала не только того, кто жил в Богуславе.

Она не нравилась всем.

Слишком громкая, суетливая и ко всему прочему — дура… а зачем дуре жить? Правильно, незачем… у нее получилось чудом вывернуться из ловушки, которую готовила не Богуслава… она наблюдала… и видела, кто принес коробку в комнату Тианы… и сама заглянула, исключительно из любопытства. Хотела бы попробовать, потому что очень аппетитно выглядели эти конфеты, а от аромата шоколада голова вовсе кругом шла. Но тот, который в ней жил, предупредил, что трогать шоколад нельзя.

Отрава.

Нет, он бы помог Богуславе справиться, но тогда она перестала бы быть человеком; и если она сама не была бы против — чем дальше, тем более неуютным казалось ей человеческое тело, — то тому, кто в ней жил, превращение было невыгодно.

Пока.

Но он обещал, что потом, после, когда все закончится, Богуслава станет иной.