Борджиа - Мишель Зевако

Ринальдо ничего не ответил. Он хладнокровно скрестил свою шпагу с клинком француза, решившись поразить хотя бы раз неукротимого соперника. А тот, фехтуя, поучал:

– Вижу, что вы плохо поняли урок… Смотрите хорошенько… Я начинаю усыплять вашу готовность вот такими движениями… Хорошо!.. Теперь серией дублетов я связываю вашу шпагу… Еще один выпад и… Четыре!

Еще раз у Ринальдо была выбита шпага. Она описала в воздухе дугу и упала посреди зрителей… Послышался легкий возглас: шпага, падая, оцарапала руку проходившего мимо лакея.

– Пустяк… – сказал монах, наклонившись к лакею. – Молчи и ступай за мной. Сейчас я тебя вылечу.

Удивленный лакей поплелся за монахом; он не видел никакого вреда в едва заметной царапине.

А в это время придворные зашевелились. Появился Чезаре Борджиа, и все обнажили головы.

– Синьоры, на коней! – приказал он. – Сегодня нас ждет траурная процессия… о, пройдет всего несколько дней и мы отправимся воевать!..

Раздались радостные крики, шумная толпа окружила Чезаре. А он продолжал:

– Да, синьоры, совсем скоро мы выступим. Пусть каждый приготовится к кампании, которая обещает быть нелегкой… А пока предадим земле останки моего любимого брата, Франческо… Синьор шевалье де Рагастен, – добавил он, заметив француза, – займите место подле меня, слышите?.. Да, синьоры, представляю вам шевалье де Рагастена, своего друга… одного из лучших друзей!

И сразу после этого Чезаре направился к главной почетной лестнице, которая вела со двора в замок. Толпа придворных последовала за ним, громко стуча шпагами и шпорами. Множество рук протянулось в Рагастену. Одни спешили приветствовать нового фаворита своего покровителя. Другие просто хотели засвидетельствовать свою симпатию храбрецу.

Тем временем дон Гарконио, а это он был тем монахом, кто протянул шпагу безоружному Ринальдо, вел за собой лакея, которого нечаянно оцарапало острие этой шпаги. Но они не прошли и двадцати шагов, как мужчина внезапно остановился, словно у него внезапно закружилась голова. Он смертельно побледнел. Пена появилась в уголках рта. Он хотел что-то сказать. Но из горла вырвался только громкий хрип. Потом колени его подогнулись и он упал.

Гарконио наклонился над ним и внимательно следил за фазами агонии. Она была недолгой.

– Хорошо, – пробормотал дон Гарконио. – По моим подсчетам, яд парализует язык, как только начинают проявляться симптомы отравления… Чтобы не было лишней болтовни в момент агонии… Но, с другой стороны, агония наступила слишком быстро… Я-то рассчитывал, что она наступит не раньше, чем через два часа после ранения. Надо изменить дозу.

Гарконио бросил последний взгляд на труп и медленно удалился с поникшей головой, поглощенный учеными расчетами.

Похороны Франческо Борджиа, герцога Гандийского, прошли с большой помпой. После траурной мессы в соборе Святого Петра тело пронесли по городу. Было около пяти часов пополудни, когда процессия, обойдя город под звон колоколов всех римских церквей, вернулась к Святому Петру. Гроб внесли в храм и поставили в один из склепов крипта. На всех перекрестках раздавались громкие крики, словно вспыхнул бунт. При первых выкриках Чезаре, который до этого казался погруженным в глубокую задумчивость, поднял голову.

– О! – сказал он. – Сегодня наши римляне кажутся очень смелыми. Они осмеливаются взглянуть мне в лицо!

Но сразу же после таких слов он понял, что не в его адрес направлены летящие из толпы угрозы.

– Corpo di bacco[7], как говорит мой почтенный батюшка… Кого же они тогда проклинают?

Справа от Чезаре, как он и распорядился, держался шевалье де Рагастен. Немного позади ехал Асторре, отставной фаворит, еще дальше – Ринальдо, герцог де Риенци и сотня синьоров.

Чезаре бросил быстрый взгляд назад. Странная вещь: придворные, которые в десятках подобных случаев группировались вокруг него с поднятыми шпагами, хранили спокойствие. И, как ему показалось, некоторые синьоры даже обменивались тайными знаками с толпой.

Чезаре побледнел. Уж не предали ли его?.. Но почти сразу успокоился.

Нет, это не ему кричали. А возгласы между тем становились все резче и определеннее:

– Смерть убийце Франческо!

– В Тибр проклятого француза!

– Правосудия! Убийцу – палачу!

И кулаки тянулись к Рагастену. Борджиа недобро усмехнулся:

– Черт возьми! Вы слышите, шевалье?

– Слышу, монсиньор, но не понимаю…

– А ведь кричат на добротном итальянском…

– Ба! На жаргоне черни.

– Но что же вы от них хотите, в конце концов?

– Да здесь и дьявол позабыл бы латынь, монсиньор… Ола! Да они разбушевались… Осторожней, Капитан!

Положение становилось опасным. В самом деле, в один из моментов, когда возбужденная безнаказанностью толпа то накатывалась, то отступала, Рагастена внезапно вовлекло в людской водоворот и внезапно отделило от Чезаре.

Шевалье подобрал уздечку и, сжав бока лошади коленями, приготовился защищаться. Борджиа хотел вернуться и отдать приказ атаковать толпу, но придворные окружили его. Ринальдо натянул поводья своего коня и крикнул:

– В замок, монсиньор! Там мы получим подмогу и подавим этот бунт. Теперь же нас раздавят.

Рагастен остался один. Он не спрашивал больше себя, почему толпа обвиняет его в смерти герцога Гандийского. Он не видел монаха Гарконио, одетого, как человек, из народа и переходившего от одной группки людей к другой. Он видел, что окружен со всех сторон.

Но шевалье решился дорого продать свою жизнь. Образ Примаверы на мгновение предстал перед глазами. Он с сожалением вздохнул.

– Ба! – пробормотал он. – Немножко раньше – немножко позже… Какая разница! Что же! Покажем этим болванам, как сумеет умереть бедный искатель приключений, весь капитал которого составляют шпага да смелость!

И в ту же секунду он грубо пришпорил своего Капитана. Лошадь, не привыкшая к такому обращению, встала на дыбы, взбрыкнула и нанесла копытами добрую дюжину сильных ударов. В мгновение ока плотный людской круг распался. Кто-то заорал от ужаса, трое или четверо обступивших шевалье взвыли от боли, получив от Капитана удары по челюсти.

В ответ на эти вопли Рагастен расхохотался.

Он не захотел обнажать шпагу, да и против такой толпы она была бы бесполезной. Но красуясь в седле, гордо выпрямившись, звонко смеясь, он казался воплощением Геркулеса, опрокидывающего в одиночку людишек Какуса.

Железная рука шевалье сжимала поводья Капитана; конь в бешенстве перебирал ногами, брызгал слюной, шумно дышал; его большие ноздри, казалось, вдыхали воздух битвы. Внезапно Рагастен отпустил поводья… Конь подпрыгнул, взбрыкнул и закрутился, рассекая воздух своими копытами.