17 м/с - Аглая Дюрсо

На кухне, которую я основательно прокурила за последние годы, я теперь по вечерам жгу вонючие палочки. И это еще вопрос, что пахнет омерзительней.

Кроме всего, я стала пить.

Я выпиваю на ночь стакан вина, чтобы забыться тревожным сном и хоть какое-то время не вспоминать, что я не курю.

«Это ничего, — сказал приятель, бросивший курить. — Автор брошюры про курение написал еще книгу «Легкий способ бросить пить».

Говорят, автор этих брошюр умер. И правильно. Потому что в противном случае его следовало бы убить.

Потому что этот человек лишил меня всего.

Я практически бросила есть. Потому что осмыслить вкус еды я могла, только затянувшись сигаретой во время десерта. Теперь я вынуждена раз в день запихивать в себя невыразительные куски чего-то напоминающего мыло, чтобы хоть как-то занять время, когда мои коллеги уходят перекусить.

Мне неинтересно отдыхать, и теперь, когда все весело бегут на перекур и сплетничают там, под весенним солнцем, как жизнерадостные воробьи, я злобно работаю.

Я совершенно не радуюсь весне. Потому что я помню, как была счастлива в кафешках Парижа, когда затягивалась сигаретой, сидя у витрины, а обаятельный гарсон подходил и говорил: «Мадам, такая прекрасная весна, давайте поднимем стекло — тогда можно будет курить на свежем воздухе». И убирал перегородку между нами и улицей, и мы оба зачарованно смотрели, как нас захватывает пронзительная синяя улица и пронзительная, ничем не подкрепленная надежда, что все еще будет.

А теперь мне в «Шоколаднице» говорят: «Вот ваш морковный сок». И все. И от весны ничего не остается, кроме борьбы с авитаминозом. Никаких надежд.

Все усугубляется еще и тем, что я потеряла всякий интерес к сексу.

Дело в том, что курить и заниматься сексом я начала практически одновременно. И только теперь, бросив курить, я наконец-то поняла, ради чего все это делалось. Ради счастливой сигареты ближе к утру.

У меня нет кругов под глазами. Потому что я теперь полноценно сплю по ночам. А утром я надеваю ролики, покупаю в супермаркете свежевыжатый морковный сок и еду на работу.

Чтобы быстро добраться до работы, мне надо проехать по подземному переходу под платформой «Останкино». Там вокруг валяются люди с пивом и остро пахнет мочой. В переходе темно, сквозняк, и так страшно, что добраться до его середины — уже подвиг. Там в середине сидит тетка и продает орешки. У нее вид человека, прошедшего Афган.

И вот сегодня перед входом в этот переход меня остановили два мента и сказали: «Ваши документики». Я их понимаю: на фоне местного контингента человек на роликах и с бутылкой морковного сока выглядит подозрительно. Чтобы усыпить их бдительность, я сказала, что у меня в бутылке «кровавая Мэри».

Мне интересно, до какой степени святости я еще докачусь на своих экологически чистых роликах и с полезным морковным соком наперевес.

Мне есть куда стремиться, потому что я нарушаю экобаланс, остервенело ломая зубочистки, которые могли бы себе весело зеленеть кубометрами весенних лесов.

Наверное, я буду эти зубочистки пережевывать до состояния картона и лепить гнезда для диких пчел.

А потом забираться в лесную глушь и под равнодушное жужжание этих безмозглых тварей орать не хуже Франциска Ассизского: «Вот моя жизнь, вот моя радость!»

А потом, не хуже автора брошюр, напишу книгу «Легкий способ бросить все».

А может быть, я куплю себе на день рождения пачку сигарет. И это будет самый дорогой подарок.

Я сяду на балконе, буду разглядывать прекрасные весенние сумерки, слушать по-весеннему громкие голоса внизу. Затянусь сигаретой и скажу себе (радостно): «Да пропади все пропадом».

И это будет счастьем.

ПОЛНЫЙ ГОРШОК ЯШМЫ

Я это сделала без всякого злого умысла. Просто я хотела посмотреть на людей, которые счастливы другим счастьем. И еще я хотела, чтобы на них посмотрел мой неуправляемый ребенок. Ну и, конечно, мне хотелось показать моему зарубежному товарищу (потому что именно в эти дни, как снег на голову, случился мой зарубежный товарищ), что мы счастливы не только созерцанием звезд Кремля и боем курантов.

Короче. Мы оказались в камерном зале на прослушивании редкой оперы господина Перселла о короле Артуре. Там действительно были люди. И они производили впечатление счастливых тем незлобивым аутентичным счастьем, которое случается от разнюхивания прелой листвы и страниц редких книг. Но они очень ревностно относились к этому счастью и искоса поглядывали на моего ребенка, резвящегося в фойе, как король Артур на разнузданной вечеринке.

Мой зарубежный друг сказал, что ребенка придется чем-то отвлечь от любителей Перселла. И метнулся в буфет.

— Только не шоколадку!!! — крикнула я вдогонку.

Но бусурманин был не дурак. Он знал, как нервно реагируют любители аутентичной музыки на скрежет фольги. Поэтому он купил монпансье в коробочке, куртуазной, как пудреницы барокко.

Первую порцию монпансье ребенок высыпал, пока мы пробирались по ряду к креслам. Но бусурманин был не дурак (хваленую европейскую толерантность не зароешь!). Он улыбнулся светлой и грустной улыбкой прожженного меломана и сказал: «Не волнуйтесь. Это же не борсч!!!»

(Он знал, о чем говорил, потому что перед посещением Перселла мы не вполне удачно угостили его борщом.)

Вторую часть монпансье ребенок съел под сладкий лепет Ланселота (у которого оказался такой двусмысленный тенорок, что на месте Артура я бы сразу заподозрила ползучую измену). Мерное клацанье крышечки от жестянки иногда даже попадало в такт, но перселло-манка сзади как-то очень подленько ущипнула мою крошку за плечо. Надо отдать должное ребенку. Она не заревела от предательского щипка, она обернулась и в манере, не менее куртуазной, чем ее жестянка, сказала (громко и членораздельно): «Ой, извините, я забыла Вам предложить. Будете?..»

На второе отделение мы не остались, на этом настоял мой зарубежный друг. Подозреваю, ему просто стало мучительно стыдно за соотечественника, который написал такое непозволительно длинное и одновременно такое нудное произведение.

Мы пошли в парк, где, вдали от утонченных меломанов, были счастливы своим счастьем.

Мы отрывали из-под снега каштаны. Мы ими кидались в дупло. Иногда нам везло, и каштаны оказывались в колючих скорлупках. И было очень приятно доставать их оттуда, они были теплые и влажные. Они были такие прекрасные, что мы не удерживались и даже засовывали их в рот!

(Как-то в Коктебеле мне на двое суток доверили четырехлетнего мальчика. В первые сутки мы облазили с ним Карадаг, а утром второго дня я заглянула в его горшок и обалдела! Мальчик накакал целый горшок яшмы! Камушки были такие гладкие и такие полудрагоценные, что только дурак не захотел бы их съесть.)

Мы не ели каштаны, мы просто катали их во рту. И все было просто замечательно. Почти замечательно (в моем случае и, как мне кажется, в случае зарубежного друга, отравленного островным сплином, весьма схожим со среднерусской осенней хандрой).