Князь Кий: Основатель Киева - Василий Седугин

У Тамиры запрыгал поплавок, она тотчас подсекла и вытащила подлещика.

— Поймала! Смотри, какого большого заловила! — восторженно кричала она.

— Хороший улов. Только кричать не следует, рыбу распугаешь.

У него заплясала палочка-сторожка. Он метнулся к удочке и стал быстро выбирать леску; она туго натянулась и мелко дрожала. По телу пробежала волна азарта. «Крупняк!» — определил он. С приближением к берегу леска натянулась ещё сильнее, рыба стала ходить из стороны в сторону, но Кий упорно подводил её всё ближе и ближе к себе и, наконец, плавным рывком выбросил на песок, ухватил за жабры. Это был приличного размера сазан. Тамира прыгала рядом и радостно хлопала в ладошки.

Поклёвки сменялись периодами ожидания. Улов получился приличным. Костер Кий взял на себя, а Тамира занялась приготовлением ухи. Над рекой потянулся одуряющий запах, на который скоро явились две худющие собаки с грустными глазами; они молча улеглись вдали от рыбаков и стали покорно и терпеливо ждать, когда их покормят.

Наконец, уха сварилась. Кий наполнил две чашки — себе и Тамире, а остатки вылил в глиняную чашу, валявшуюся на песке: её, видно, использовали рыбаки для кормления собак. Тамира в это время сматывала удочки, перевязывала тесёмками, прилаживала к седлу.

Наконец принялись за еду. Она ела не торопясь, маленькими глоточками, понемногу откусывая кусочки хлеба. Кий хлебал с аппетитом, не забывая хвалить повариху.

Тамира съела уху, протянула чашку Кию:

— Налей ещё. Такая вкуснятина.

— А всё, — просто ответил он. — Сопливых вовремя целуют.

— Как-как? — переспросила она.

— Раньше надо было попросить добавки. Я собакам отлил, а свою съел, — и перевернул чашку вверх дном.

— Нет, нет, как ты сказал? Сопливых вовремя целуют? — И она залилась звонким смехом. От её голоса из ближайших кустов вспорхнула стайка пташек и низко промчалась над рекой, чётко отразившись в ровной глади воды.

— Да нет... Я хотел сказать, — оправдывался он... Но она продолжала заливаться неудержимым смехом:

— Ой, не могу! Сроду не слыхала такого выражения!

Потом они уложили вещи и пошли к лошадям. Шли близко друг к другу. Как-то само собой взялись за руки. Потом он притянул её к себе и поцеловал в щёку. Пошли дальше, молча, глядя в землю. Возле коней остановились. Она взглянула ему в глаза. Взгляд её синих глаз был серьёзным и глубоким, она словно чего-то ждала. Тогда он взял её за тонкую талию и притянул к себе, а потом поцеловал в мягкие податливые губы. Она тотчас прижалась к нему и ответила страстным поцелуем, слегка прикусив зубками нижнюю губу. По его телу пробежала горячая волна возбуждения, он стал целовать её щёки, губы, шею!

Она упёрлась ему руками в грудь и немного отстранилась, а потом прижалась щекой к его груди, замерла. Они молчали, часто дыша. Наконец она взглянула снизу ему в лицо — широко поставленные глаза вблизи заметно косили — и спросила лукаво:

— Сопливых вовремя целуют?

И тихонько засмеялась — радостная.

Утром к Тамире зашёл отец и сказал, что Анахарсис хочет извиниться за своё поведение на пиру.

— Откуда ты знаешь, папа, что он считает себя виноватым?

Отец, не привыкший лгать ей, ответил смущённо:

— Он уже был у меня. Просил моей поддержки.

— Он просто трус! — возмутилась она. — У него хватает духу хамить, но недостаёт решимости прийти к девушке и извиниться!

— Он объяснил свой визит ко мне серьёзными намерениями относительно тебя. Он просит твоей руки.

— И ты?

— Я ответил, что последнее слово за тобой.

— Спасибо. Я думаю, ты догадываешься, каким оно будет.

Отец прошёлся по горнице, задумчиво постоял у окна. Тамира поняла, что отец приготовился к длительному разговору, уже предполагала, в каком направлении он пойдёт, и сжала губки, готовясь к отпору. Она догадывалась, что он будет уговаривать её изменить своё решение и дать согласие выйти замуж за этого прощелыгу, потому что такое решение в значительной степени повлияет на его карьеру: отец был на хорошем счету у начальства и его обещали перевести в столицу.

— Ты, конечно, права, он вёл себя недостойно, — издали начал он. — Но надо знать атмосферу, которая царит сейчас в столице. Разложение нравов в Константинополе, которое приняло колоссальные размеры, перекинулось и на Ольвию. Ты не поверишь, но там стало обычным, когда муж и жена изменяют друг другу, знают об этом и закрывают глаза. Иметь любовников и любовниц стало модным. Иначе тебя просто перестают уважать! Пятнадцать-двадцать лет назад никто бы на такое не решился! А сегодня это стало в порядке вещей. Разврат и пьянство захватили и молодёжь. Так что поведение Анахарсиса здесь не выходит из правил, принятых в столице. Но к его чести надо отметить, что он один из немногих столичных юношей осознал своё дурное поведение и обещает больше не позволять ничего подобного впредь.

— Пусть будет так. Но я-то при чём?

— Ты ни при чём. Но я тебя убедительно прошу поговорить с ним. Хотя бы выслушать его извинения...

— Хорошо, папа.

— И подать ему маленькую надежду. Нет-нет, никаких обещаний, ничего конкретного. Но как вы там, девушки, умеете: «Я подумаю», «время терпит», ну и прочее. Ах, как всё это нехорошо, как нехорошо...

Тамира очень любила и уважала своего отца и хорошо знала, что, если он так настоятельно просит её, значит, надо уступить. Поэтому ответила:

— Я поняла, папа. Я сделаю так, как ты советуешь.

Анахарсис явился в полдень, очень не вовремя, на это время у неё было назначено свидание с Кием, они договорились совершить прогулку на конях по дубовой роще, расположенной за городом. Но явилась служанка и доложила о приходе столичного гостя. Делать нечего, пришлось задержаться.

Анахарсис ворвался в её комнату с букетом цветов, эффектно бросил их к её ногам, встал на одно колено и произнёс напыщенно:

— Видят боги, как я стремился к тебе, чтобы кинуть к твоим ногам не только цветы, но и свои извинения за своё недостойное поведение. Я прошу наложить на меня любую кару. Я же со своей стороны наказал себя каждодневным горьким раскаянием, разве что голову пеплом не посыпал!..

— Полно, — прервала она его излияния. — Я давно забыла о происшедшем. Встань.

— Пока не получу прощения, буду стоять на коленях.

— Хорошо, прощаю, — ответила она, через силу улыбнувшись.

Он присел на диванчик рядом с ней.

— Поверь, все эти дни после нашего расставания я только и думал о тебе. Перед моим взором были твои прекрасные глаза, чудесное личико, твой обворожительный голос. Я не могу жить без тебя!

«Однако молодой человек разошёлся не на шутку, — с беспокойством подумала она. — Он может мне сорвать свидание с Кием. Как бы побыстрее от него отделаться?»