Смерть на каникулах. Убийство в больнице - Джозефина Белл

– Милая моя бедняжка! Давно ты здесь? Я думал, Чарльз отправил тебя домой.

– Он был так ужасно взволнован, мне не хотелось его просить.

– Почему же ты не вошла внутрь? Джудит бы тебя устроила.

– Она, бедная, и так до смерти захлопоталась.

– Тогда надо было взять машину и поехать домой.

– Оставить тебя идти четыре мили пешком ночью? Или уже утро? При том объеме работы, который ты себе организовал на завтра – то есть на сегодня? Нет уж, извини.

– Дорогая, ты меня победила. Подвинься, я сяду.

– Думаешь, тебе надо вести? От тебя сильно пахнет алкоголем.

– Лучше я, чем ты. Тебе, чтобы вести, пришлось бы веки держать двумя руками.

– Наверное, ты прав. – Джилл зевнула и перелезла на пассажирское сиденье. – Ты уже нашел убийцу?

– Нет. И вполне возможно, что нет никакого убийцы.

– Не говори так, ты сам в это не веришь. Где ты оказываешься, там всегда убийство.

– Чарльз попробует вызвать сюда Митчелла.

– Это твоя идея?

– Нет, Джудит.

– Очень разумно с ее стороны. И очень в ее духе. Огромное уважение к закону и порядку… профессионалы… Скотленд-Ярд.

– Милая, я не смогу вести машину, когда ты спишь на моем плече.

– А тебе не надо вести. Ты много выпил.

– Не нервничай. Тебя на этот раз побережем.

Дэвид завел мотор и хотел успокаивающе потрепать жену по колену, но Джилл уже спала, привалившись к спинке сиденья, и мягкие русые кудри спадали ей на плечо.

В это субботнее утро колледж «Денбери» спал долго. Обычно после вечерних спектаклей мальчикам давали полежать, хотя юношеская бодрость поднимала их в положенный час, и они занимали это время чтением, сплетничали о старших или просто бездельничали. Завтрак в такое утро и далее в течение всех каникул подавался в девять.

Мистер Ридсдейл, проснувшись после короткой и беспокойной ночи, отметил общую тишину. Он от души надеялся, что обещанная «Скорая» окажется пунктуальной и заберет тело мертвого актера, пока учащиеся еще завтракают, надежно изолированные в столовой. Обремененный мрачными предчувствиями и предвидением будущих судов, он наконец оставил свою постель и проследовал в ванную.

В доме учителей тоже царила глубокая мрачность и общая раздражительность. Мистер Уорвик проснулся в семь, угнетенный тяжелым чувством незаконченной работы. Он вспомнил странствующую труппу, ее продолжающееся присутствие в колледже, свои обязанности по отношению к ней. Прокляв собственную преданность долгу, он перевернулся на другой бок и приготовился еще поспать. Но едва снова погрузился в сон, как появилась горничная. Поскольку мистер Уорвик был старшим из присутствовавших учителей и оказался более всего связан с приезжими, она разбудила его и поинтересовалась, должна ли поднять тех четырех джентльменов в гостиной или оставить их в покое.

– На ваше усмотрение. Можете послать их к чертям, – буркнул мистер Уорвик, не открывая глаз. Он не собирался прерывать свое «полежать подольше», а также думать о чем-то или о ком-то, пока не встанет и не оденется.

Горничная поджала губы и остановилась в нерешительности. Все это хорошо, но не слишком вежливо для джентльмена так разговаривать с девушкой, и посылать кого-либо к чертям в ее обязанности не входит. Если не нужно, чтобы гостиная была убрана, она, горничная, вполне может без этого обойтись.

– Так я оставлю все как есть, сэр?

Неопределенное мычание, которое можно было трактовать по-всякому, явилось единственным ответом мистера Уорвика, лежавшего с закрытыми глазами. Горничная шумно захлопнула дверь и пошла в атаку на учительскую столовую, оставив в покое спящих шекспировских актеров.

Они спали тяжелым сном, и если кого-то из этих четверых грызла нечистая совесть, то на лице это не отражалось. Эдуард Гэш за ночь перекочевал с надувного матраса на пол и лежал под прямым углом к нему, хотя голова все еще покоилась на подушке, но это могло быть связано не с нечистой совестью, а с непривычностью ложа. На втором матрасе тихо, как младенец, подложив руку под щеку, спал Найджел Трент. Костлявая фигура Лайонела Бассета повторяла изгибы софы, а возле окна на двух креслах с очевидным комфортом устроился невысокий Джордж Лемминг.

В восемь горничная начала свой обход. Под треск раздвигаемых штор появился бодрый мистер Уорвик.

– Гости уже встают, Винни? – спросил он.

– Никоим образом не знаю этого, сэр. – Голос девушки звучал холодно. – Вы мне сказали, что я не должна их беспокоить.

Мистер Уорвик смутно вспомнил свои слова и улыбнулся с извиняющимся видом:

– Они легли очень поздно – как и все мы, – объяснил он. – Им многое пришлось пережить, Винни. Думаю, вы об этом слышали.

Наверняка слух прошел по всей школе. Мистер Уорвик намеревался официально объявить обо всем и пресечь ложные слухи и преувеличения.

– Да, сэр. – К Винни вернулась ее обычная болтливость. – Воспитатель утром говорил, что одного из актеров ударили по голове и он погиб. Это же ужасно для нашей школы, правда, сэр? Газеты и вообще. Воспитатель сказал, что лучше бы на задней аллее в конце пьесы был он, а не этот Билли Олдфилд. Он мог бы что-нибудь услышать. Но воспитатель держал дверь в зале.

– А что делал Билли в колледже в это время?

– Как всегда, слонялся без дела. Вероятно, пытался подзаработать чаевые, открывая дверцы машин. Ему это запретили, но он продолжал свое. Если хотите знать, что я думаю, то ему место в работном доме. Он так вымахал, и, если устроит какую-нибудь проказу, я не удивлюсь.

Мистер Уорвик после ухода Винни задумался. Билли Олдфилд был умственно отсталым подростком из деревни Денбери, расположенной примерно в миле от колледжа. Иногда он помогал садовникам или смотрителю спортплощадок, появлялся обычно в начале каникул в середине семестра – отчасти чтобы узнать, не нужны ли его услуги, отчасти из детского любопытства. Персонал колледжа относился к нему терпимо и жалел, но в последнее время он стал несколько груб и шумен, и мистер Ридсдейл счел, что его следует постепенно отвадить. Ему исполнилось семнадцать, и для своего возраста он был крупным и сильным. Мистер Уорвик решил передать слова Винни полиции. Билли не настолько туп, чтобы не слышать звуков ссоры.

В столовой он застал за завтраком всех учителей, кроме мистера Скофилда, который часто опаздывал. Он сел, радуясь, что остальные заняты почтой, газетами и едой и не расположены расспрашивать о событиях прошедшей ночи.

Но покой его длился недолго. Он успел взять с подноса кофе и бекон и возвращался к своему стулу, как распахнулась дверь и ворвался мистер Скофилд, красный от возмущения.

– Что тут вообще происходит? – сердито вскричал он.