Мужчины. Тираны и подкаблучники - Виктор Ерофеев

– Вот это настоящий мужчина: бандит! – с уважением замечали они.

Да и честной народ пришел в восторг от бандитского профессионализма.

– Они все так тонко рассчитали! – с мазохистским подъемом говорила мне чудом уцелевшая свидетельница бандитского взрыва на московском кладбище.

Мода на бандитов была не просто модой, а составной частью мечты вырвать с корнем из себя Ивана-дурака, самому стать боссом боссов хотя бы в реальности анекдота. Жить сильной жизнью. Шампанское, риск, погоня – всегда в цене. И чтобы тебя боялись. И чтобы за твоим негромким словом стояла человеческая жизнь.

Романтизация, героизация бандитов – вечно творимая легенда культовых фильмов. Бандит не ждет милости от природы. Его «одушевление» как подкорковая рекомпенсация страха закономерно в разных культурах. Но если в Америке Бонни и Клайд – прорыв пуританской морали, то в России бандиты стали маяками новой жизни.

Это были опознаваемые символы ее конкретной неопознанности. В бандитизме Россия ударилась об историческое дно. Страна обнажилась, сбросив старое маскарадное тряпье. Голая Россия – без инородцев, идеологий, штанов – незабываемое зрелище. Она прикрывала свой срам пуленепробиваемым жилетом. С бандитских разборок начинается российское рыцарство. Национальное по форме, сильно задержавшееся по срокам. Но виновник отставания уже замочен. Бандит, составляя свой кодекс чести, творил отечественную нравственность с азов.

Его поведение определилось суммой разновекторных «понятий», как в случае с обеспокоившимся киллером. Совершился суворовский переход с дикого Востока на дикий Запад огородами, минуя первоисточники цивилизации. У нас всегда был не столбовой, потомственный, а личный, мучительный симулякр евпропеизации. Через умение повязать галстук и справить правильный костюм проходили партийные карьеристы, отесываясь в медленном ритме. Жизнь коротка – они не успели. Не успели и бандиты при всех их высоких оборотах. Однако бандитские деньги вросли в дело, превратив бандита в собственника.

Бандит, по природе своей, показной экстраверт. Он дал детям блестящее образование, отправил любоваться площадью Святого Марка в Венеции. На рукотворном римско-византийском стыке, пред ясным взором Спасителя они угадывают пугливые души своих соплеменников. Бандитские дети с вправленными мозгами возвращаются из дальних краев под сильным впечатлением.

Два рыцаря стоят в подъезде, ждут клиента…

Русско-польский диалог – бесполезная страсть, как сама жизнь, если вспомнить Сартра, и в этой страсти невольно примешь участие, хотя бы по принципу принадлежности к живому.

Есть несколько уровней диалога. Всякий раз они смешиваются, как в постмодернистском романе, и в конце ясно виден тупик. Поскольку тупик – источник раздражения, знак безнадежности, лучше всего было бы помолчать. По крайней мере лет пятьдесят или сто. Но раз уж я начал…

Начну с того, чего нет. Нет общего дискурса. Система понятийности разнится кардинально. Возьмем идеальную пару. Поляк ведет диалог на картезианском уровне логических категорий, чувствительно относясь к проблеме противоречия, с отчетливым представлением о своих интересах. Русский рассуждает на основе общей витальности, интегрирующей противоречие как элемент «живой жизни», снимающей вообще вопрос об интересах во имя надмирного смысла. Польская точка зрения русскому кажется узкой и неприятно прагматичной.

Соответственно русская точка зрения оказывается для польского сознания неряшливо расплывчатой и подозрительно «тотальной».

Речь идет о двух разных типах культуры и цивилизации, которые тем более взаимоотчуждены, что находятся по соседству. Дело усложняется еще и тем, что Россия не имеет гомогенного типа культуры, отчего о русском сознании говорить можно только с большой натяжкой.

Отсутствие единого русского сознания не отменяет наличие русской государственности, которая извне вполне логично может ассоциироваться с «русским духом», за что каждый русский должен держать ответ. Полякам как национальному образованию, в сущности, не важно, какие внутренние проблемы терзают русских. Им ясно, что в России нет счастливой государственности, нет процветания. Страна, которая веками изводила граждан и возвеличивала монстров, не заслуживает уважения объективно. Россия тем более отвратительна, что она давила и подавляла Польшу как страну, как культуру, как миф.

Поляки создали устойчивый образ кацапа, наполнив его содержанием жизненной несостоятельности. Герметичность и законченность этого образа не допускают поправок. Любое положительное свидетельство о русских (при исключительных условиях его возникновения) становится не добавлением, а самостоятельным приложением, которое находится в таком противоречии с основной моделью, что психологически разрешается спонтанным комплиментом типа: «Я не могу поверить, что вы русский». Это большая награда в устах поляка, и ее надо как следует заслужить.

О каком польском русофильстве может идти речь? Это какая-то перверсия.

Будь я поляком, я бы все русское ненавидел и презирал до бесконечности. Хаос, грязь, помойка мира – а при этом весь мир хотят переделать по собст венному образцу. Я бы и русских оппозиционеров-диссидентов презирал за принадлежность к России, за их вечное нытье и приглашение к сочувствию, просьбы о помощи. Я бы им посоветовал уехать из России и забыть ее поскорее, если они разумные люди, а не обычные русские.

Что есть у русских, кроме икры? Будь я поляком, я бы спросил русских: «Почему вы не можете делать такие компьютеры, как японцы, если вы считаете себя великой нацией?» И я бы послушал, что бы они мне ответили.

Будь я поляком, я бы не верил в то, что у русских есть литература. Литература? Какая литература? Пушкин писал гадости о поляках, Гоголь писал о поляках страшные гадости, Достоевский – это вообще рупор русского самодержавия, тоже ругал поляков… Только Герцен был в этом смысле ничего да еще маркиз де Кюстин.

Будь я поляком, я бы перевел антирусские письма Кюстина на польский язык и раздал бы каждому школьнику в день конфирмации в качестве подарка.

Будь я поляком, я бы считал аборт русским изобретением.

Будь я поляком, я бы не верил ни в какие перестройки, потому что бы знал с самого начала, что не они себя освободили от коммунизма, а просто-напросто у них все развалилось под давлением американцев.

Будь я поляком, я бы читал статьи о русских киллерах и радовался российскому беспределу. А если бы у меня угнали машину, я бы решил, что это сделала русская мафия, и не ошибся бы.

Будь я поляком, я бы радовался войне в Чечне, потому что она показала, что русская армия – слабая армия. Впрочем, она только делает вид, что слабая, и они специально там убивали самих себя, чтобы усыпить мою польскую бдительность.

Если бы я был не просто поляком, а президентом Польши, а в Польше президентом может быть любой простой человек, я бы не только стал членом НАТО, но попросил бы американцев разместить у нас свои ядерные боеголовки, чтобы русские боялись нас, как в XVII веке.