Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии - Шейла Фицпатрик

мере это заявление вождя все еще оставалось в силе. Повод для беспокойства появился и у остарбайтеров, потому что некоторые из них поехали в Германию по своей воле, а советская власть с подозрением относилась ко всем, кто пересек границу. Это не значило, что СССР не хотел возвращения этих людей – напротив, он настаивал на репатриации всех своих бывших граждан, включая жителей Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии. А среди перемещенных лиц большинство верили в то, что по возвращении в Советский Союз их ждут лагеря[81].

Красная армия наступала с востока, американцы и британцы – с запада, и все три встретились в мае 1945 года в Берлине, после чего Германия и Австрия оказались де-факто поделены на советскую и западную зоны оккупации. Со временем оформились четыре оккупационные зоны: британская, американская, французская и советская. Наименее защищенной категорией, которой грозил арест или уголовное преследование за военные преступления, были лица, действительно воевавшие против Советского Союза: власовцы, постаравшиеся сдаться не наступавшей Красной армии, а американцам, и остатки Русского корпуса (к тому времени находившегося под командованием полковника Анатолия Рогожина), сдавшегося британцам. Из всех подразделений вермахта, сдавшихся западным союзникам, советскими гражданами оказались от 5 до 10 % – это поразительно много[82]. Казаки стояли огромным лагерем в долине Драу вместе с семьями, примкнувшими к ним людьми и домашним скотом и больше напоминали средневековое воинство, чем современное армейское подразделение. Все они перешли под опеку британцев. Теперь все думали только о том, как скрыть следы, выдававшие какие-либо связи с немцами. Андрис Бичевскис, перейдя границу, первым делом выбросил немецкую форму и начал пробираться через Германию в то место, где заранее условился встретиться с родней из Латвии. Лоренц Селенич, командовавший отрядом в вермахте, распустил солдат, закопал военную форму и документы и пошел пешком в Баварию; по пути он батрачил на фермах и в итоге оказался в Регенсбурге как перемещенное лицо. Сигизмунд Дичбалис, бывший власовец, уговорил немца-бургомистра выдать ему фальшивую справку о работе на немецких фермеров[83].

Когда в Берлин вошла Красная армия, за которой следом тянулась молва об изнасилованиях и заражении венерическими болезнями, – а к тому времени в Германии уже находились толпы перемещенных советских граждан, – многим жителям Запада, наверное, показалось, что на Европу вновь нахлынули монгольские орды. Именно так описывал происходившее сэр Рафаэль Силенто – австралиец, известный на родине своей решительной поддержкой политики «Белая Австралия» и занимавший в ту пору важный пост в UNRRA[84]. С присутствием Красной армии ничего нельзя было поделать, так что союзникам оставалось надеяться разве что на быструю репатриацию советских военнопленных и остарбайтеров, которые заполонили пространство. Между Советским Союзом, США и Великобританией – тремя главными союзными державами антигитлеровской коалиции – еще в феврале 1945 года на Ялтинской конференции было достигнуто соглашение, суть которого сводилась к следующему: всех советских граждан, освобожденных американскими и британскими войсками, следует содержать в особых лагерях и обеспечивать надлежащей едой, жилищем и медицинской помощью до тех пор, пока не появится возможность – желательно без малейших проволочек – передать их советским властям. Соглашение было взаимно обязывающим: гражданам союзных стран полагалось точно такое же обращение в случае, если они попадут в руки советских представителей. Неудивительно, что в договоре ни словом не упоминалось о праве самих граждан отказаться от репатриации[85]. Советских военнопленных и остарбайтеров оказалось несметное множество. К концу 1945 года из западных оккупационных зон было репатриировано 2,3 миллиона человек; к 1 марта 1946 года количество возвращенных в СССР граждан перевалило за 4 миллиона, включая репатриированных из зоны советской оккупации[86].

Но некоторые советские военнопленные, опасаясь последствий возвращения, сопротивлялись репатриации[87]. Среди казаков сопротивление было самым отчаянным. Полковник Протопопов, переданный советским представителям вместе с войском атамана Доманова, был разлучен с женой и сыновьями и сослан в лагерь[88]. Кому-то удавалось сбежать: например, Ивану Кононову – казаку-дезертиру, который сражался на стороне немцев всю войну, и православным священникам Исидору Дерезе и будущему архиепископу Афанасию Мартосу (войну они заканчивали, будучи полковыми священниками в Казачьем Стане)[89]. В Лиенце передача казаков в руки советских представителей в мае-июне 1945 года сопровождалась бурными протестами (британские солдаты избивали смутьянов, несколько человек покончили с собой), это обернулось крайне неприятным опытом для многих британцев, привлеченных к этому процессу.

Вначале командиров – в числе прочих и Протопопова – вызвали куда-то якобы для участия в однодневном «совещании». После того, как никто из вызванных так и не вернулся, казаки устроили массовый молебен под открытым небом: собравшаяся четырехтысячная толпа (с 15–20 священниками) молилась и пела псалмы. К 7 июня 20 тысяч казаков из отрядов Доманова были переданы в советские руки. Иван и Настасья, находившиеся в Лиенце среди рядового состава, скрылись вместе с четырьмя тысячами других отчаянных. Парочка убежала в горы и пряталась там около трех месяцев; им повезло, их так и не нашли, 1 300 других беглецов изловили в течение первого месяца, после чего охота постепенно прекратилась[90]. Во всем мире среди казачьей диаспоры Лиенц сделался синонимом страданий, выпавших на казачью долю. Позднее в православных храмах Австралии начали отправлять особые ежегодные богослужения, чтобы молиться о душах казаков-мучеников, принявших смерть в «бойне при Лиенце»[91].

Сигизмунд Дичбалис оказался в группе людей, которых американцы передали советской стороне. «Громких протестов не было», – вспоминал Дичбалис. Большинство в этой группе составляли остарбайтеры, угнанные в Германию насильно, и они хотели вернуться на родину. Даже сам Дичбалис – власовец, которому грозило наказание в случае возвращения, – по-видимому, оставался в нерешительности. Пережив всякие злоключения, он попал в советский фильтрационный лагерь Смерша – сеявшей ужас советской контрразведки, занимавшейся поиском военных преступников в Европе и возвращавшей их в СССР. Однако Дичбалис близко сошелся со смершевским начальством, снабжал его самогоном, добытым у местных немцев. Лишь после того, как женщина-майор Смерша, с которой у Дичбалиса была любовная связь, предупредила его о смертельной опасности, которая грозит ему на родине в случае возвращения, он наконец решился на побег. Скульптор-москвич Георгий Вирин, бывший красноармеец, попавший в плен к немцам и бежавший оттуда, тоже угодил в руки смершевцев и был помещен в лагерь, но ему удалось бежать. Бывшему военнопленному Ивану Богуту «удалось выскользнуть из рук английских солдат [собиравшихся выдать его советской стороне. – Авт.] и перейти в американскую зону»[92].

Поначалу союзники сотрудничали с советской стороной по вопросу о возвращении пленных и угнанных на работы – как они