Погода – это мы - Джонатан Сафран Фоер

Когда я был маленьким, отец говорил мне, что лучшим способом отделаться от пчелы является не бежать от нее, не отбиваться от нее и даже не стоять неподвижно, а закрыть глаза и сосчитать до десяти. «Это действует абсолютно каждый раз, – говорил он. – А если не подействует, считай до двадцати». Совет действовал, но действенный совет не всегда хорош.

Когда я был ребенком, в моей семье было несколько тем, о которых было не принято говорить, главной из которых были болезненные отголоски холокоста. Кто смог бы упрекнуть нас в том, что мы закрывали глаза, пока угроза не отступала? Теперь у меня есть собственная семья и собственные темы, которых я избегаю. Я не виню себя за желание защитить своих детей (и себя) от боли. Эти акты преднамеренной слепоты являются проявлениями любви. Но мне придется винить себя, если закрытые глаза приумножат боль так же, как мне придется винить себя, если однажды у меня обнаружат заболевание, которое было бы излечимо, пойди я к врачу до проявления симптомов. Я считаю, что забочусь о своем здоровье, но уже несколько лет не проходил обследования. Так же как и вы сами, я много чего о себе думаю, словно мысли могут заменить действительность. Тем временем, пока я думаю – вы думаете, мы думаем, – наши действия и бездействие создают и разрушают мир.

* * *

Представьте себе такую сцену: более ста пятидесяти тысяч солдат штурмуют побережье Нормандии. Это крупнейшее вторжение с моря из когда-либо предпринятых. Даже в свое время оно считалось поворотным историческим событием. Операция происходит сейчас[114], шестого июня 1944 года, потому что для нужной силы прилива и освещения необходимо полнолуние. План высадки союзников предусматривал создание более семнадцати миллионов карт, обучение четырех тысяч поваров, чтобы кормить личный состав, сооружение копии береговых укреплений нацистов для учебных маневров и шитье сотен манекенов[115], иногда одетых в сапоги и каски, иногда оснащенных записями выстрелов и взрывов, которые предстояло разбросать по побережью, чтобы отвлечь внимание немцев. Солдаты, выбредающие на берег, прибыли из десятка разных стран. Предполагалось, что им не меньше восемнадцати и не больше сорока одного, хотя по поддельным документам в армию записывались мужчины и младше, и старше этого возраста. Десантные баржи движутся к берегу, выбрасывая в бурю войны по двести человек зараз.

Отец ребенка нажимает курок винтовки и слышит щелчок выстрела. Ему невдомек, что он только что выстрелил вхолостую.

Солдат-еврей из Питтсбурга дает десять холостых выстрелов в секунду из пулемета М1919.

Рука учителя игры на фортепиано дрожит так сильно, что не может сделать первый выстрел из пистолета, заряженного холостыми патронами.

Чей-то любимый аутфилдер[116] кидает гранату, смертельную не меньше, чем бейсбольный мяч.

Штык на конце винтовки чьего-то ребенка оканчивается тупым обрубком.

Из-за хаоса на поле боя, и потому, что каждый солдат полностью поглощен собственными переживаниями, и потому, что происходящее ощущаетсякак сражение, никто не осознает, что это всего лишь ощущение, что в качестве солдата он не многим превосходит парашютистов-манекенов, падающих с небес. В закатных сумерках результат этих ощущений освещается луной, на которую никогда не ступит нога человека.

* * *

«Закрой глаза и сосчитай до десяти».

Совет, который вроде бы действует, действует не всегда.

В последний раз, когда я закрывал глаза, чтобы избавиться от пчелы, пчела ужалила меня в веко. Глаз распух и не открывался. Будто отец той пчелы сказал ей, что лучший способ отделаться от человека – сесть на его закрытый глаз.

Генерал Эйзенхауэр подготовил заявление на случай, если бы высадка союзников оказалась отбита:

«В ходе попыток высадиться в зоне Шербур – Гавр нам не удалось занять необходимый плацдарм, и я дал войскам приказ отступать. Мое решение атаковать именно в это время и в этом месте было основано на самой полной информации. Армия, авиация и флот сделали всё, на что способны отвага и преданность долгу. Если в неудаче этой попытки можно кого-то винить, вините только меня».

Рассказывая о своей исторической прогулке по Луне, Нил Армстронг сказал:

«Когда сотни тысяч людей все до единого делают свое дело немного лучше, чем требуется, получается результат лучшего качества. И это единственная причина, почему нам это удалось.

Перед вами книга о влиянии животноводства на окружающую среду. Но на протяжении всех предыдущих страниц мне удавалось это скрывать. Я уклонялся от этой темы по той же причине, по которой это делали Гор и иже с ним: из страха, что этот ход окажется проигрышным. Я уклонился от нее, даже критикуя Гора за его собственное уклонение, ни разу не упомянув того, чего именно он не упоминает. Я был уверен, так же, как, вероятно, и Гор, что это верная стратегия. Разговоры о мясе, молочных продуктах и яйцах вызывают у людей защитную реакцию. Они раздражают. Никто из тех, кто не является веганом, не горит энтузиазмом заходить на эту территорию, а энтузиазм веганов зачастую вызывает еще большее отторжение. Но у нас нет надежды справиться с изменением климата, если мы не сможем честно говорить о его причинах, а также о пределах наших возможностей измениться в ответ. Иногда кулаку нужно, чтобы на нем написали «кулак», и сейчас я это сделаю: наша единственная возможность спасти планету заключается в радикальном сокращении употребления продуктов животного происхождения.

Эта книга – обоснованное высказывание в поддержку коллективного действия с целью изменения пищевых привычек, а именно – не есть никаких продуктов животного происхождения до ужина. Это заявление трудно сделать, как из-за деликатности темы, так и из-за того, что речь идет о жертве. Большинству людей нравится запах и вкус мяса, молочных продуктов и яиц. Большинство людей ценят роль, которую продукты животного происхождения играют в их жизни, и не готовы изменить свой «пищевой профиль». Большинство людей едят продукты животного происхождения практически в каждый прием пищи с самого детства, а многолетние привычки трудно менять, даже если они не связаны с удовольствием и тем, как люди себя мыслят. Это очень серьезные вызовы, которые не только заслуживают признания, их необходимо признать. Изменить наши пищевые привычки проще, чем изменить мировую электроэнергетическую сеть или преодолеть влияние могущественных лоббистов, чтобы принять закон об углеродном налоге или ратифицировать важное международное соглашение о выбросах парниковых газов, но это так непросто.

Когда мне было немного за тридцать, я три года собирал материалы по промышленному животноводству и выразил свое негативное к нему отношение в книге под названием «Мясо. Eating Animals». Потом я провел почти два года, проводя сотни публичных чтений, лекций и интервью на эту тему, обосновывая, почему не следует есть мясо, произведенное на агропромышленных фермах. Поэтому мне было бы намного проще не упоминать, что в сложные времена за последние пару лет – переживая болезненные передряги на личном фронте или разъезжая по стране, чтобы рекламировать очередной роман, когда я меньше всего годился для саморекламы, – я неоднократно ел мясо. Обычно гамбургеры. Зачастую в аэропортах. То есть мясо, произведенное именно на таких фермах, против которых я выступал сильнее всего. И причина, по которой я так поступал, делает мое лицемерие еще более жалким: это меня успокаивало. Могу представить, как в ответ на это признание последуют ироничные комментарии и закатывание глаз, не говоря уже о радостных обвинениях в мошенничестве. Некоторым читателям это покажется по-настоящему возмутительным – я много и увлеченно писал о том, какие мучения промышленное животноводство причиняет животным и как разрушает окружающую среду. Как я мог ратовать за радикальные перемены, как мог растить детей вегетарианцами и при этом есть мясо для успокоения?