Лилии над озером - Роксана Михайловна Гедеон

тогда я смогу обнять вас. Как мужчина, а не как калека.

Я молчала задумавшись. Я только теперь поняла, что с этой минуты, когда Александр самостоятельно встал, выздоровление будет продвигаться очень быстро. У него железная воля. Она поставит его на ноги за считанные дни.

Герцог вдруг оторвал руку от стены, на которую опирался, с усилием повернулся ко мне и, взяв мое лицо в ладони, заглянул в глаза.

- Вы ничего не скрываете, саrissimа?

- Что же мне скрывать?

- Вы бледны. Это не проходит. Уж не больны ли вы?

Я молчала. Он тихо произнес:

- Любовь моя, вы заставляете меня трепетать. Что с вами?

- Ничего, - произнесла я.

- Скажите мне правду, - настаивал он.

- Мы поговорим об этом позже, - сказала я решительно и, чтобы сменить тему, протянула ему письмо. - Взгляните лучше на это. Это любопытно.

Герцог взял письмо, но мою попытку уклониться от разговора воспринял без особой охоты. Он еще какое-то время вглядывался в мое лицо, словно пытался что-то узнать, потом развернул бумагу.

- Это не должно вас беспокоить, - сказал Александр, когда ознакомился с содержанием, и усмехнулся. - Видите, они даже не решаются приехать сюда, они просто пишут. Как же они, по-вашему, осмелятся явиться за деньгами? Синим сейчас страшно в Бретани, дорогая моя.

- Они могут приказать нам самим привезти деньги.

- Но ведь никто не заставляет нас это делать, не так ли? Черт возьми, разве мы разбиты, чтобы исполнять приказы синих? Он пошатнулся и, забыв, что его правая рука повреждена, ухватился ею за стену. Ругательство невольно сорвалось с его губ.

Он сразу же умолк, но от боли пот выступил у него на лбу.

- Ну, вот видите, - сказала я. - Рано еще. Вам нужно сесть. Вы должны щадить себя.

- Проклятая рука, - пробормотал он, скрипя зубами, пока я его усаживала. - Нужно что-то делать с ней. Когда начнется война, мне нужны будут обе руки.

- А мне нужны вы, - прикрикнула я на него внушительно. - Так что ведите себя смирно, пока доктор не даст сигнал к чему-то другому.

Не слушая меня, он тревожно спросил:

- Дорогая, что вы думаете о Бурмоне?

- А что я должна думать? - спросила я лукаво, вспоминая во своем июньском поклоннике и понимая, к чему клонит Александр.

- Ну, я надеюсь, он вам нравится не настолько, как вы старались показать?

- А вас это беспокоит?

- Ещё как. Если он вам и вправду нравится, я погиб.

- Вы не идете с ним ни в какое сравнение, Александр, будьте уверены.

- Ну да. Я знаю. У меня покалечена рука, на теле повсюду раны и шрамы, я не могу еще по-человечески двигаться - словом, я теперь полная развалина. Боюсь, сравнения с Бурмоном я не выдержу. Помилосердствуйте, Сюзанна.

Он шутил, подтрунивал над собственной слабостью, но в его голосе я уловила неподдельные тревогу и досаду. Он, кажется, всерьез переживал, зная, что в Белые Липы прибудет граф де Бурмон.

- Не тревожьтесь, - сказала я искренне. - Вы же знаете, что я ваша. Если только вы не будете в этом сомневаться, все будет хорошо.

Он поднес мою руку к губам.

- Прошлогодней ошибки я не повторю. А если начну ошибаться, сделайте мне знак. Я сразу же исправлюсь, обещаю.

Я прижала его голову к груди, ласково погладила волосы. Ах, до чего же приятно, что он так беспокоится. Я, конечно, не хотела, чтобы он мучился этим, - это могло сказаться на его здоровье. Но ощущать, что тобой дорожат, - это было чертовски замечательно, и я не хотела отказывать себе в этом удовольствии.

12

Граф де Буагарди привел в Белые Липы две тысячи своих шуанов и, позаботившись об их размещении, сразу же забыл о своих подопечных и все свое внимание посвятил Авроре. Даже со стороны это выглядело как самый настоящий штурм ее добродетели. Они почти не расставались, и я дважды, неожиданно войдя, заставала их врасплох: они отскакивали друг от друга, как ошпаренные, и, видимо, перед этим целовались. Один раз, проходя мимо гостиной, я ясно услышала звук пощечины, а спустя мгновение оттуда пулей вылетела разгневанная Аврора.

- Что же это такое? - спросила я наконец у нее. - Чего хочешь ты и чего хочет он?

- Ах, мама, если бы я знала! - ответила она с досадой. - Не контролируй меня, пожалуйста! Я и сама все хорошо понимаю!

- Не контролируй? - Раздраженная ее тоном, я совсем забыла о том, как вела себя в ее возрасте и как мне тогда была ненавистна всякая опека. Я понимала теперь, что чувствуют родители, когда дочери вырастают. - Ну, знаешь, дорогая! Предупреждаю, если тебе и сейчас трудно найти подходящую партию, то в том случае, если твоя репутация пострадает, это станет и вовсе невозможным!

- Никто не думает обо мне так дурно, как ты! - вскричала она гневно.

Мы почти поссорились. Я, впрочем, видела, что их отношения заходят довольно далеко, знала, к чему это может привести, и не намерена больше была уступать. Все Белые Липы видели, что у них с Буагарди какая-то связь, и раз это известно в поместье, это станет известно и всей Бретани. А бывают же у связи и такие нежелательные последствия, как ребенок! Видела я и то, что Аврора не так равнодушна к графу, как хочет показать, да и при том, сколько сил он приложил для ее обольщения, пылкой девушке нельзя было остаться равнодушной. Я помнила, на какие глупости толкнула меня первая любовь, и решила, что если через некоторое время граф де Буагарди не сделает по всем правилам предложения, его надо будет остановить, а если это не поможет - отказать ему от дома.

Хотя, конечно, такая мера могла быть предпринята только в крайнем случае. Слава Буагарди гремела по всей Бретани. Арестованный республиканцами в августе, он был посажен в тюрьму Сомюра, в труднодоступную башню Гренетьер. Однако уже в сентябре сумел совершить дерзкий побег, выбравшись из башни по веревке. Во время спуска он сорвался, упал с головокружительной высоты в пятьдесят футов, повредил правое колено и некоторое время вынужден был лечиться.

Лечение, впрочем, не затянулось, и уже в начале октября имя Буагарди с ужасом повторяли республиканские генералы Арти и Шильт: он громил обозы синих, останавливал любой