Врата судьбы - Агата Кристи

– Но в девятьсот четырнадцатом, по крайней мере, не былолетающих бомб, – сказала Таппенс. – Только одни цеппелины.

Однако было совершенно очевидно, что цеппелины не вызывали уГвенды никакого интереса.

– Я спросила вас о женщине по имени Мери Джордан, –напомнила Таппенс. – Беатриса сказала, что вы были с ней знакомы.

– Да нет, не так чтобы знакома. Просто пару раз слышаларазговоры о ней, но это было бог знает как давно. Бабушка моя говорила, что унее были чудесные золотистые волосы. Она была немка, фраулин, как их называли.Работала нянькой, ухаживала за детишками. Сначала служила в семье морскогоофицера, это было где-то в Шотландии, мне кажется. А потом приехала сюда.Поступила в одно семейство – их фамилия была то ли Паркс, то ли Паркинс. У неебыл один выходной в неделю, и она проводила его в Лондоне, туда-то она иотвозила что-то – уж не знаю толком, что именно.

– Но все-таки, что это могло быть? – спросила Таппенс.

– Не знаю – об этом много не говорили. То, что она крала,как мне думается.

– И что же, ее поймали на воровстве?

– Нет, по-моему, нет, хотя и стали уже подозревать, но оназаболела и умерла, так что ничего не узнали.

– А от чего она умерла? И где это случилось? Ее поместили вбольницу?

– Нет, в те времена, по-моему, и больницы-то здесь не было.Говорили, что виновата кухарка, она по ошибке сделала что-то не то. Вроде тогочто перепутала шпинат с дигиталисом. А может, это был не шпинат, а салат-латук.Нет, кажется, совсем другое. Говорили еще про белладонну, сонную одурь, но этомуя уж совсем не верю, потому что эту сонную одурь все прекрасно знают, да крометого, это ягоды, а не листья. Так вот, я думаю, что это был дигиталис – нарвалилистиков в саду по ошибке вместо латука. Между прочим, у дигиталиса есть еще идругое название, что-то связанное с перстами, с пальцами то есть. Так вот, вего листьях содержится какой-то сильный яд – приходил доктор, пытался что-тосделать, да только все напрасно, я так думаю, было, верно, слишком поздно.

– А большая у них была семья, много в доме было народу,когда это случилось?

– Да, по-моему, целая куча – да, конечно, ведь у нихпостоянно кто-нибудь гостил, как я слышала, и детей было полно, и еще всякиетам няньки, горничные да гувернантки. И гости бывали постоянно, а уж на субботуи воскресенье непременно кто-нибудь приезжал. Только имейте в виду, сама-то явсего этого не наблюдала и говорю со слов бабушки. Да иногда еще старикБодликот что-то болтает. Это садовник, который иногда здесь у нас работает. Они тогда был садовником, и его пытались даже обвинить в том, что он по ошибкенарвал не той травы, которую следовало бы, но потом выяснилось, что это сделалне он, а кто-то из гостей. Вызвались помочь, набрали в огороде овощей ипринесли на кухню кухарке. Ну, вы знаете, шпинат, латук и все такое, так ведьгородские люди, они же не разбираются в этом, вот и перепутали. На следствии –или как это у них называется – говорили, что такую ошибку может совершитьлюбой, потому что шпинат и щавель растут бок о бок с этой самой, у которойназвание похоже на пальцы. Они, значит, нарвали этой самой травы – рвали прямопучками, не разбирая, где что. Как бы то ни было, все было очень печально,говорит бабушка, потому что девушка была такая миленькая, волосы у нее были –чистое золото.

– И она каждую неделю ездила в Лондон? Понятно, что ей нуженбыл для этого выходной.

– Ну да. Говорят, у нее в Лондоне были друзья. Она же былаиностранка. Бабушка говорит, ходили слухи, что она была немецкой шпионкой.

– Это правда?

– Мне кажется, нет. Мужчинам она нравилась, вот это точно. Унее были друзья среди морских офицеров и тех, что находились в Шелтонскомвоенном лагере. Она дружила только с военными.

– Так была она шпионкой или нет?

– Я бы так не сказала. Понимаете, бабушка только говорила,что об этом ходили слухи. Но это было не в эту войну, а совсем давно, много леттому назад.

– Вот интересно, – сказала Таппенс, – как легко смещаютсясобытия двух мировых войн. У меня был знакомый, у которого приятель участвовалв битве при Ватерлоо.

– Подумать только! Ведь это произошло задолго до девятьсотчетырнадцатого. В няньках тогда служили иностранки – всякие там мамзели дафраулины – кто их знает, что это означает. А уж как она деток любила, какхорошо за ними ухаживала, бабушка говорит. Очень ею были довольны, и все еелюбили.

– Она жила тогда здесь? Я хочу сказать – в «Лаврах»?

– Тогда дом назывался иначе, мне, по крайней мере, таккажется. Она служила у Паркинсонов – или они были Перкинсы? Что-то в этом роде,не помню точно, – сказала Гвенда. – Была у них прислугой за все. Приехала онаиз того места, где делают этот «пирог» – ну, такой дорогущий паштет, которыйподают, только когда важные гости. У нас он продается в лавке «Фортнум иМейзон». Город, значит, такой, наполовину немецкий, наполовину французский,так, по крайней мере, говорили…

– Может быть, Страсбург? – высказала предположение Таппенс.

– Вот-вот, так он называется[5]. Она еще рисовала картины.Нарисовала портрет моей старой двоюродной бабушки. Тетушка Фанни, бывало,говорила, что на нем она выглядит гораздо старше. Еще она нарисовала одного изпаркинсоновских детей. Старая миссис Гриффин до сих пор его хранит. Этотпаркинсоновский мальчишка что-то про нее прознал – тот самый, кажется, которогоона рисовала. Он ведь был крестником миссис Гриффин, похоже, так оно и было.

– А как его звали? Может быть, Александр?

– Ну да, точно, это был Александр Паркинсон. Тот самый, чтопохоронен возле церкви.

На следующее утро Таппенс отправилась на поиски хорошоизвестного в деревне человека, которого все обычно называли Старым Айзеком итолько в исключительных, сугубо официальных случаях, если таковые вообще можнобыло припомнить, – мистером Бодликотом. Айзек Бодликот был, что называется,местной знаменитостью. Он был знаменитостью прежде всего из-за своего возраста– он утверждал, что ему девяносто лет (что обычно подвергалось сомнению), и онумел делать и чинить самые разнообразные вещи. Если ваши попытки вызватьводопроводчика не возымели успеха, вы обращались к старику Айзеку. Неизвестно,была ли у мистера Бодликота изначально какая-нибудь квалификация по темспециальностям, в области которых он брался за починки, однако за многие годысвоей долгой жизни он научился отлично разбираться в многочисленных проблемахканализации, умел починить газовую колонку и, помимо этого, был всегда готовоказать услугу, когда требовалась помощь электрика. Плата, которую он назначал,выгодно отличалась от той, которую требовали дипломированные специалисты, арезультаты его услуг, как ни странно, оказывались вполне удовлетворительными.Он мог выполнить и столярную работу, чинил замки, вешал картины, иногда,правда, недостаточно ровно, ремонтировал старые кресла, у которых вылезалинаружу пружины. Главным недостатком мистера Бодликота была его безудержнаяговорливость, которая отчасти умерялась лишь вставными зубами, их приходилосьто и дело поправлять, иначе его речь становилась совершенно невнятной. Памятьего по части обитателей округи была поистине безгранична. Правда, неизвестно,до какой степени на нее можно было положиться. Мистер Бодликот был не из тех,кто отказывает себе в удовольствии рассказать какую-нибудь интересную историю,относящуюся к давно прошедшим временам. Взлеты фантазии, когда он якобывспоминал какое-нибудь событие, тут же выдавались за действительность.