Осада Монтобана - Жюль Ковен

— О, хотелось бы мне иметь и то, и другое, чтобы вонзить в сердца убийц! — вскричала Валентина со свирепой восторженностью!

Вдруг рукою, остававшейся свободной, Норбер отворил ящик в бюро и вынул оттуда вещь, которую подал Валентине.

— Ваша воля разрушает мою волю, — сказал он, — вот кинжал!.. Я вынул его из груди Рене... но я не поднял шпагу, оставшуюся возле Сабины.

Валентина де Нанкрей отступила с ужасом перед этим оружием, заржавевшим от крови, родственной ей, перед орудием преступления, сделавшего её сиротой. Но непреодолимое желание узнать убийцу своих родных, искушение мрачное и непреодолимое, как рок, победило её глубокое волнение. Она взяла кинжал и взгляд её, сверкавший в темноте, устремился на герб, вырезанный на ручке кинжала.

— Герб Камиллы де Трем, моей монастырской подруги! — сказала она с ужасом.

Положив руку на плечо старика, она прибавила:

— Зачем Рене и Сабина де Нанкрей умерли? Кто убил моего отца и мою мать?

— Граф Филипп де Трем, — торжественно произнёс Норбер, — потому что он ревновал к Рене и хотел соблазнить Сабину.

ассвет застал Валентину, ещё погруженную в чтение рукописи Норбера. Когда лунатик сказал, что граф де Трем, отец её подруги, убил её родителей, Валентина вскричала:

— Я хочу узнать подробно эту ужасную историю, хочу! Слышите ли вы?

— Читайте! — отвечал ей Норбер, всё ещё находясь под влиянием молодой девушки. — Читайте, — повторил он, указывая на рукопись перед собою.

Валентину де Нанкрей тронуло страдание, выражавшееся во всём существе старика. Он подчинялся влиянию, которое его терзало, которое вырывало из его сердца тайны, коих он никогда не выдал бы, особенно ей, если бы он не находился в состоянии сомнамбулизма и, следовательно, обладал бы свободой воли. Нежность, которую Норбер умел внушить ей, пробудила в девушке глубокое угрызение совести при виде его расстроенного лица.

— Боже мой, — закричала она, — что я сделала!.. Батюшка! Мой добрый батюшка, простите, что я вас так мучила... но неумолимый долг побуждает меня непреодолимо... Как возвратить вам спокойствие? Скажите мне, заклинаю вас!

— Прикажите, чтобы я спал, — отвечал лунатик.

— Спите! — сказала Валентина, освоившаяся со своей сверхъестественной властью.

Норбер тотчас встал и направился к выходу вместе с девушкой. Валентина едва успела только прихватить рукопись и заткнуть за пояс кинжал полковника де Трема. Старик Норбер и наследница Нанкреев прошли пустые комнаты, но не девушка вела старика; она, в свою очередь, повиновалась почти насильно старику. Он держал лампу в той руке, которую сжимала Валентина, а другой рукой отпирал и запирал двери ключом с изумительной быстротой лунатиков.

Таким образом дошли они до комнаты Норбера, где старик сделал несколько шагов, шатаясь, и, побеждённый сном, упал на постель. Глаза его закрылись, дыхание выровнялось. Валентина воротилась в свою комнату, совершенно успокоившись относительно последствий припадка, который перенёс старик. Для большей предосторожности, чтобы этот припадок не возобновился, уходя, она заперла дверь Норбера на ключ.

Валентина занимала самую лучшую комнату в замке. Воротившись туда, она тотчас начала читать рукопись.

Это была история дома Нанкреев с начала его происхождения, то есть от Первого крестового похода, история, написанная Норбером, который обладал учёностью бенедиктинцев.

Вес подвиги предков Валентины рассказывались в этой хронике, иногда красноречивой. Эти простые рыцари были бескорыстны до такой степени, что никогда не добивались более высокого звания взамен услуг, которые они оказывали своим государям. Каждый из них, по мнению современников, мог бы прибавить к своему имени эпитет первого из их поколения — Жеральда Безупречного... Каждый, кроме последнего. Историк сообщал, что он умер насильственной смертью в 1621 году, оставив свою память омрачённой двойным обвинением в измене: королю и своим друзьям-протестантам.

«Общественный голос утверждает, — рассказывала рукописная хроника, — что он послал ложное известие монтобанскому губернатору, чтобы принудить его напасть на тех, кого послал Людовик XIII по условию завладеть одними из ворот города. Если бы вследствие этой атаки взбешённые католики взяли город приступом и его проделка открылась, он доказал бы королю, слепому врагу реформы, что, действуя таким образом, он доставил ему полную покорность гугенотов, без условий и без всяких уступок. Если, напротив, — а так и случилось, — кальвинисты одержали бы верх, он должен был занять место маркиза де ла Форса в гугенотской партии и получить денежные выгоды, которые серьёзный успех в военной хитрости (как он называл свою подлую засаду) предоставляет в военное время. К счастью, друг Рене де Нанкрея, душа доблестная и твёрдая, помешал ему извлечь из этого выгоду со стороны протестантов, оставшихся победителями в кровопролитной борьбе, где изменник вёл двойную игру. Граф Филипп де Трем, полковник королевского полка, не допустивший Монтобанскую ретираду, узнал гнусную тайну ренегата и сделался для него новым Брутом; он убил его в день измены, а жена его, Сабина де Лагравер, доведённая до отчаяния позором, завещанным ей мужем, пронзила себе сердце на его трупе шпагой, обесславленной им».

«Вот, — прибавлял летописец, — что сказали и разгласили о самом честном, самом храбром, самом великодушном дворянине, Рене де Нанкрее, самой чистой жертве наших междоусобных распрей! А вот вся истина, опровергающая гнусную ложь, которую демон в человеческом обличье сумел выдать за правду и которой поверила всеобщая слепота. Но виновник всех этих преступлений, убийца, лишивший чести Рене де Нанкрея, и жизни его и Сабину де Лагравер, граф Филипп де Трем искупает теперь своё преступление перед вечным судом».

Норбер рассказывал далее подробно истинную историю Монтобанской измены. Число, поставленное на этом рассказе, показывало, что он был написан в 1625-м, через четыре года после катастрофы. Этот рассказ заканчивал собственно так называемую летопись далёких событий. Но рукопись продолжалась, через три белые страницы, уже в форме мемуаров или личных записок.

«Мне было позволено, — сообщал Норбер, — распутать эту мрачную тайну только с 1624 года. Кардинал де Ришелье заступил при Людовике XIII на место маркиза де ла Вьевиля, арестованного и отвезённого в замок Амбуаз по приказанию короля. И однажды ночью меня и Валентину де Нанкрей, которая вследствие несчастий её родителей осталась под моими смиренными попечениями, увезли из Лагравера в Париж во дворец кардинала. Он внимательно смотрел на девочку, которой пошёл тогда девятый год, потом отвёл меня в сторону.

— Зачем, — спросил меня кардинал, — вы выдаёте за вашу дочь единственную наследницу Нанкреев?

— Уверяю вас, монсеньор...

— Не лгите, я знаю всё! — строго перебил он меня. — После грабежа и пожара замка её отца вы отправились с этой девочкой и своим сыном в скромный замок за несколько лье от Нанкрея, принадлежащий той же фамилии. Станете ли вы отпираться в этом?