Героиновая пропасть - Фридрих Незнанский

Цедя, как говорится, в час по чайной ложке, Рожков медленно рассказывал, часто при этом закрывая глаза и замолкая, о том, как протекал его предыдущий день. Наконец добрался до выезда из гаража.

— Вы машину постоянно осматриваете? — спросил Турецкий.

— А как же!

— Ничего, естественно, не заметили?

— Откуда же?

— Над ямой машину проверяли?

— Зачем?

— Послушайте, Рожков, — сдерживая себя от бесконечных его ответов-вопросов, заметил Турецкий. — Экспертиза утверждает, причем не предполагает, как это иногда бывает, а именно утверждает, что бомба с заранее установленным часовым механизмом на восемь сорок пять могла быть закреплена как в гараже, так и возле дома на Кутузовском. При условии, что вы никуда по дороге не заезжали. Вы утверждаете: не заезжали. Хорошо. В результате получается, что эту бомбу установили под днищем вы сами, а буквально за минуту до взрыва покинули машину, ибо знали все заранее. А вот ваш хозяин мог этого не знать и случайно опоздал. На какую-то минуту. Вам ясно?

— Это что ж, — перестал вдруг «болеть» Рожков, — получается у вас, что я сам себя, что ли?

— Ага, — кивнул Турецкий, поправляя диктофон. Он предупредил Рожкова, что допрос будет вестись с использованием аудиозаписи. Это чтобы тот не подумал, будто следователь пришел просто поговорить и забыть до лучших времен, до полного выздоровления. — А что вас удивляет? Вы ж не специально нанесли себе столь чувствительное ранение. Это — случай. А то бы вообще все обошлось. Кстати, почему вы не позвонили Каманину, как у вас условлено?

— Я звонил, было занято.

— Неправда, уже не было. Мы проверили по времени. Может, вы просто не хотели звонить? Может, вы нарочно тянули время?

— А зачем?

— В принципе этот вопрос должен задать вам я. Но раз спросили, отвечу. Вы не хотели убивать хозяина. Не исключаю, что кто-то вам приказал это сделать, а вы просто не решились. Или передумали в самый последний момент, отчего едва не стали жертвой собственной же акции. Вот такое у нас складывается мнение. Что скажете?

— Чепуха это все.

— Объясните.

— Не знаю я. Ничего не знаю. И говорить не могу, голова кружится. Медсестру позовите, Наташу.

— Медсестру вашу я позову, как только мы закончим, Рожков. Но хочу вас предупредить, что своим явным нежеланием сотрудничать со следствием вы ставите нас в довольно сложное положение. Поясняю. Если взрыв машины — ваша собственная инициатива, мы в конце концов и до этого докопаемся. Да и Каманин поможет. Но если вы не выполнили или выполнили неправильно чье-то задание, то обычно такие вещи практически не прощают заказчики. Исходя из последнего, мы установили возле вашей палаты охрану. Она здесь находится уже сутки. Однако, поскольку вы утверждаете, что ни с кем не связаны, ничьих наставлений не выполняли, я думаю, что дальнейшее присутствие здесь вооруженной охраны попросту нецелесообразно. Поэтому даю указание ее снять. В самом деле, чего вам и кого опасаться?

Турецкий взял диктофон и сделал вид, что собирается подняться.

— Погодите, — словно решился Рожков. — Я вам не всю правду сказал…

— Не всю? — удивился Турецкий. — А что, разве вы и правду тоже говорили?

— Про бомбу я в самом деле ничего не знал. А не позвонил наверх потому, что телефон был занят.

— Но я ведь сказал уже вам.

— Да не его — мой телефон! — с раздражением перебил Рожков. — Это мне был звонок. Голос сказал, что под сиденьем бомба, и сейчас взорвется. Я еле успел выскочить, как… сами знаете.

— И чей же это был голос?

— Не знаю, — мрачно ответил Рожков, но ответил слишком быстро, не задумываясь. Значит, врет, знает, но не скажет.

— Интересно, а почему мы должны верить этой вашей версии? — спросил Турецкий, глядя на Рожкова с откровенным недоверием.

— Потому что это правда.

— Не знаю, не знаю… Телефон сгорел вместе с машиной. Проверить, кто вам и откуда звонил, невозможно, так? Голос вы, конечно, узнали, иначе бы не вылетели из машины пулей, а усомнились бы, полезли в худшем случае проверять, так?

Рожков машинально кивнул.

— Не слышу вашего ответа! — строже сказал Турецкий. — Вы не кивайте, а говорите!

— Нет, не так, — возразил Рожков, опомнившись, чем вызвал откровенную насмешливую улыбку Турецкого. — Хотите верьте, хотите нет, но я правду сказал.

— Не всю, гражданин Рожков. Далеко не всю, — вздохнул Турецкий.

Минут тридцать ушло у него не заполнение протокола допроса потерпевшего. Закончив процедуру, Турецкий произнес:

— Ну ладно, отдыхайте. Охрану я снимаю. А вы все-таки подумайте теперь в одиночестве на досуге. Если успеете, — и Турецкий встал.

— Это почему? — вдруг почти со злобой воскликнул Рожков и даже сделал попытку привстать, но голова его рухнула на подушку.

— А потому что, я уже вам сказал, человека, не выполнившего задание или выполнившего его плохо, убирают. Эх вы, а еще афганец! Видно, крепенько ваш хозяин сумел кому-то насолить! И вы, Владимир Сергеевич, это хорошо знаете, но молчите. Потому что либо сами вместе с ним по уши увязли, либо просто боитесь за свою шкуру. Но если за вас уже взялись, то теперь обязательно достанут, можете мне поверить. На первый раз припугнули, а второго вы уже не увидите. Не сумеете.

— Мне надо подумать, — сказал Рожков.

— Сейчас хотите думать или потом?

— Я устал, потом.

— Хорошо, надумаете, скажите медсестре, чтобы сразу позвонила вот по этому телефону, — Турецкий положил на тумбочку свою визитную карточку.

— А это… — начал было Рожков и замолчал, пряча взгляд.

— Не понял?

— Охрана посидит еще?

— Если вы просите ее оставить, я оставлю, но вы сами понимаете.

— Я понимаю…

Выйдя в коридор, Турецкий направился прямиком к девушке, застывшей у окна. Приблизившись, строго спросил:

— Вас ведь Наташей зовут, так?

Она кивнула, и лицо ее почему-то вспыхнуло. Смутилась, опустила глаза.

— Где у вас здесь курят, извините? Вы-то курите?

Она опять несколько растерянно кивнула и заговорила:

— Что вы! Здесь нельзя! Мы это делаем на лестнице, на втором этаже, там место специальное.

— Пойдемте, — решительно сказал Турецкий и взял ее под локоть.

Возле мусорной урны, когда закурили, — Турецкий предложил свой «Давыдофф», который не столько курил сам, сколько угощал для престижа, — он, не меняя сурового выражения лица и сухого тона, спросил:

— У вас, Наташа, какой график дежурства?

«Начинается… — подумала она. — Все они одним миром…»