Дорога смертной тени - Альбина Нури

– Это место необычное. Само место, понимаешь? Мне всегда казалось, что Локко – это что-то вроде воронки. Ты оказываешься близ нее, и тебя затягивает внутрь, а выбраться уже невозможно.

– Но ведь кто-то же уезжает отсюда целый и невредимый! Лина… это моя жена, она показывала мне фотографии в Интернете, отзывы! Да и вообще! Здесь полно людей, которые выглядят совершенно нормально, как обычные отдыхающие на любом курорте! Хотите сказать, они придуриваются? Или они тоже – иллюзия?

– Нет, конечно. – Дядя Коля качнул головой и отхлебнул из кружки. – Большинство приезжает и уезжает, некоторые даже несколько раз. Локко забирает не всех, далеко не всех. Но, видно, у кого-то из вас двоих есть то, что ему нужно. А если человек нужен Локко – Локко его не отпустит. Никогда. Я много перевидал таких, как ты – все боялись, все хотели уехать. Никто не смог.

Старик смотрел скорбно, как святой с иконы.

«Ему жаль меня, – подумал Митя. – Он думает, я обречен. А если он прав?»

Внезапно лимонад показался Мите горьким, и он едва сумел сделать очередной глоток.

– Вы говорите так, будто Локко – это воплощение зла, что-то инфернальное.

– Нет, – задумчиво покачал головой Сомов. – Это не зло. Точно я, конечно, не знаю, но думаю, Локко – что-то вроде природного явления. Ну, как ураган, смерч, тайфун или наводнение. Оно не злое, но ему нужно… питаться, чтобы жить. Понимаешь?

– Объясните же мне нормально! – взорвался Митя. – Хорошо, мы не сможем уехать! И что? Останемся тут на веки вечные?

– В каком-то смысле, да.

Дядя Коля уже с откровенной жалостью глядел на собеседника. Митя хотел спросить что-то, и понял, что не в состоянии выдавить ни звука.

– Понимаю, как страшно это услышать и тем более смириться. Тот из вас, кто нужен Локко, скоро умрет здесь.

– Как узнать, кто? – безжизненным голосом спросил Митя.

Старик пожал плечами.

– Это невозможно разгадать заранее. Все непонятно до самого конца. Он умрет, но при этом… останется. Те, кто умирают в Локко, никогда не уходят по-настоящему, их души все время где-то поблизости. И иногда их можно видеть.

– Я видел, – прошептал Митя, вспомнив летчиков на пляже.

Мысль о том, что он может умереть – умереть таким молодым, умереть просто потому, что ему не повезло, казалась невероятной.

– Ну, вот, – сказал старик.

– А еще видел… – Митя облизнул пересохшие губы и сглотнул, – повариха держала в руке отрубленную детскую голову. Что это было?

– Повариха? – озадаченно нахмурился Сомов и тут же сообразил: – Конечно, повариха… Маша, да? Из «Подсолнухов»?

Митя кивнул.

– Так она раньше врачом была, аборты делала, пока сюда не приехала с мужем и дочкой. Муж помер, они тут остались. Теперь ресторан держат. Я же говорил тебе, время здесь не имеет значения. Прошлое человека и его настоящее; дни, месяцы и годы; люди, что жили здесь давно, и живущие сейчас, – все перемешивается, смещается. Накладывается одно на другое, само на себя, как кольца спирали. Вот ты и начинаешь видеть… всякое.

Старик сделал последний глоток, повернулся и выплеснул остатки кваса за землю.

– Допивай лимонад, – сказал он, подбородком указав на полупустую Митину кружку. Тот едва слышал слова дяди Коли.

– Хорошо, допустим, один из нас… – страшное слово далось с трудом, но он все же выговорил его: – Умрет. А другой? Почему он не сможет уехать, когда это случится? Серое не выпустит?

– Почему же, второй как раз сможет. – Сомов вроде бы даже удивился вопросу. – Для него больше не будет серого, он будет волен уехать, когда захочет. Кто-то так и делает. Но многие не хотят. Люди остаются в Локко по доброй воле. Просто потому, что знают: они снова увидят тех, кого любят. Своих ушедших родных. Не могут отпустить их, вот и…

– Вы тоже потеряли кого-то? Кого? – в лоб спросил Митя.

Сомов надолго замолчал, и Митя уже подумал, что старик не ответит. Но в конце концов дядя Коля произнес:

– Дочь. Почти тридцать лет назад. Лидочкой звали. Совсем молоденькая была, девчонка еще, восемнадцати не исполнилось. А красавица какая! Парни на улицах шеи сворачивали. До сих пор не знаю, почему она… сама… Понятия не имею…

Митя похолодел, вспомнив девушку в ванной прошлой ночью.

– И вы… видели ее?

Сомов смотрел на Митю затуманенным, долгим взглядом.

– Теперь я знаю, если бы уехал отсюда сразу, мог бы начать все сначала. Может, и дети еще появились бы. Надо было попробовать оставить это и жить дальше, но… – Старик прикрыл глаза смуглой морщинистой рукой. – Жена уехала – я даже не знаю, жива ли она сейчас. Раньше проклинал ее, в предательстве обвинял, а сейчас точно знаю: все она правильно сделала. То, что они возвращаются, это так… так неправильно, так жестоко.

Голос его звучал глухо и жалко. Старик глядел на Митю слезящимися, несчастными глазами, а потом вдруг крепко схватил за руку и заговорил горячо, надрывно:

– Если Локко выбрало твою жену, похорони ее тут и уезжай! Если это не ты, уезжай! Послушай меня! Это темное, адское место. Ты, похоже, хороший парень. Я ни с кем и никогда про это не говорил, но не могу больше… Не оставайся тут! Ни за что не оставайся! Это ошибка, это грех и… Не позволяй Локко сожрать и твою душу! Пусть прошлое хоронит своих мертвецов!

Митя встал, высвободил руку, продолжая глядеть на Сомова. До этой минуты он почему-то думал, что умереть должен именно он. Ведь он всегда опекал Лину, защищал ее, всегда принимал удар на себя, чувствовал себя буфером между обыденностью и ею. И потом, это ведь он видел серое, а она вроде бы нет.

Но сейчас, после слов старика, Митя со всей ясностью осознал, что жертвой Локко вполне могла стать его жена.

Да что там! Скорее всего, Локко нужна именно Лина! Лина с ее огромным, невообразимым даром, с ее чистотой и отрешенностью…

Чувствительная, с обнаженной душой, его жена была немного не из этого мира – и мир никогда по-настоящему не принимал ее.

И еще одно.

Именно Ангелина нашла Локко: это место открылось ей, позвало к себе.

Митя застонал, словно от боли. Каким же дураком он был, оставив ее одну, слабую, беззащитную, не подозревающую, в какой опасности находится! Он рванулся с места, позабыв о существовании дяди Коли, и помчался к жене, молясь только об одном: успеть.

Лина всей душой ненавидела самолеты, поезда, автомобили. Ненавидела, потому что боялась. Общественный транспорт неизвестно почему пугал ее гораздо меньше, хотя поездки в нем тоже никогда не доставляли приятных ощущений. Беспокойство все равно оставалось, поэтому она предпочитала ходить пешком, когда это было возможно.