Дорога смертной тени - Альбина Нури

Она узнала его на три года раньше, чем он ее. Почти тысячу дней любила Митю издали, одна. Неразделенная – а значит, полная! – любовь постепенно заполнила всю Лину, до крошечной поры, до клеточки. И ни на что другое места не осталось…

Однажды Митя заговорил с ней о детях. Точнее, упомянул о своем желании иметь сына или дочку. Это напугало Лину настолько, что она не сумела сдержать эмоций, ошарашив мужа своей реакцией. Лина отлично понимала, что больше никого и никогда не сумеет полюбить, кроме Мити. Ребенок был ей совершенно не нужен, да к тому же сама мысль о том, что кто-то (тем более крошечное, беспомощное, трогательное в своей беззащитности существо!) отберет у нее часть Митиной любви, была невыносима, губительна. Она уже проходила через это и…

Нет, Лина не могла допустить такого! Все эти годы она принимала противозачаточные пилюли и давно сделала бы операцию, если бы твердо знала, что Митя ни о чем не узнает. Разумеется, открыто заявить о своем нежелании рожать не рискнула: это точно оттолкнуло бы мужа от нее. Он бы не сумел понять.

Слава Богу, Митя больше не заговаривал на эту тему. Похоже, вообразил, что Лина нездорова, и из деликатности ни о чем не спрашивал, боялся сделать ей больно. Пусть так и думает, решила она, стараясь не задумываться о будущем.

Меньше чем через полчаса Ангелине стало легче. Головная боль немного отступила, дурнота почти прошла. Они с Митей потягивали минералку из маленьких пластиковых бутылочек и тихо болтали обо всякой ерунде.

Лина была домоседкой, которую почти невозможно вытащить из дому. Нечасто выпадающие отпуска она всегда воспринимала с опаской. Но только не в этот раз: неведомый и прекрасный городок Локко ничуть не пугал. Ей даже почему-то казалось, что она возвращается домой.

Абсурд, конечно. Лина никогда не была на Черноморском побережье. С Митей они отдыхали в Испании, Таиланде и Египте, а что касается детства…

Она не любила вспоминать, как жила до восемнадцати лет.

– Устроимся – и сразу на море! – сказал Митя и улыбнулся.

Он как дитя, подумала Ангелина, улыбаясь ему в ответ, умеет жить здесь и сейчас. Сама Лина постоянно рефлексировала, тревожилась, ворочала в голове ненужные мысли. Как вышло, что они вместе? Почему она полюбила именно его? Почему мы вообще любим одних людей и не выносим других? Почему разрешаем первым находить самые короткие дорожки к нашим душам?..

Они с Митей учились в Архитектурно-художественном институте, там и познакомились.

Четвертого ноября – Лина на всю жизнь запомнила эту дату – студентов согнали в актовый зал на праздничный концерт. Лина была на третьем курсе, Митя – на первом. Он сидел впереди, чуть наискосок, рядом с красивой темноволосой девушкой. У девушки были полные губы, накрашенные яркой алой помадой, хищные длинные ногти и обыкновение поминутно прижиматься к спутнику, окликая его по имени.

Так и выяснилось, что Линину судьбу зовут Дмитрием.

Она взглянула на него – и у нее сбилось дыхание от Митиной красоты. Это была не та красивость, которой обладают всевозможные звездуны и экранные мачо, хотя у Мити были все ее атрибуты: высокий рост, пропорциональная фигура, широкие плечи, правильные черты.

В нем было нечто большее: энергия, жизнь, свет. Даже если он надевал солнцезащитные очки, линия губ и скул, крылья носа, подбородок, брови могли выразить мельчайшие оттенки его эмоций. Это поразительно, ведь обычно, зашторивая глаза темными стеклами, люди становятся безликими манекенами.

Ангелина поражалась тому, как тонко, с каким тщанием его лицо прорисовано Богом. Она сотни раз пыталась повторить это, закрепить Митину красоту на холсте и бумаге, но не сумела. Хотя всем, кто видел ее жалкие потуги, казалось, что сходство есть. Странно, но и его мама, Нина Сергеевна, твердила, что сын на портрете, который невестка написала ко дню ее рождения, выглядит как живой.

Лина удивлялась: неужели мать не видит подмены?

Пока она работала над тем портретом, лицо на холсте действительно жило, меняло выражение. Глаза отражали свет, смотрели в глубину ее сердца. Но стоило наложить последний мазок, как лицо умерло. Окончательность, завершенность безвозвратно сгубили его! Перед Линой был Митин мертворожденный брат-близнец, убогая копия, смешная подделка, гипсовый слепок, отвратительная маска. И никто, никто этого не заметил!

После смерти Нины Сергеевны Лина сожгла портрет. Не могла иначе. Оставалось надеяться, что свекровь с того света простит.

Она проснулась и увидела, что Мити рядом нет. Кровать была пуста, и на миг Лина запаниковала – куда он мог подеваться? Приподнялась на локте, услышала шум льющейся воды и с облегчением упала обратно на подушку. Митя не ушел, не бросил ее.

Ангелина взяла с тумбочки телефон. Десять утра. Дома она просыпалась куда раньше, но здесь, в Локко, спала урывками, словно ждала чего-то и боялась пропустить.

Это было непростое место, и Лина чувствовала, что как-то связана с ним. Горы, сплошь покрытые лесом, окружали городок, как мрачные суровые стражи. Оберегали от остального мира. Или, может, были чем-то вроде забора с колючей проволокой – как в тюрьме?

– Не вздумайте соваться в горы, заблудитесь в два счета! – предупредил шофер Валера и добавил, что там водятся медведи и змеи.

Митя решил, что это просто страшилка для туристов: наверняка горы исхожены во всех направлениях. А Лина была уверена, что там обитает нечто более загадочное, чем какие-то медведи.

В первый же день они, распотрошив чемоданы, отправились на пляж. Сама Лина, может, и вовсе не стала бы распаковывать багаж, доставая одежду, обувь и предметы гигиены по мере необходимости, но для Мити это было неприемлемо. Он обладал почти женским умением создавать уют везде, где ему предстояло провести больше нескольких часов. Раскладывал тут и там свои вещи, переставлял предметы, как ему было удобно, касался мебели, развешивал полотенца в ванной – и безликий гостиничный номер, комната в гостевом доме, купе или каюта, словно по волшебству приобретали отпечаток его личности. Он наполнял собою все вокруг, и чужие территории признавали Митю хозяином: вещи льнули к нему, охотно шли в руки, спешили служить его потребностям.

При этом он и не подозревал о своей способности покорять пространство.

По дороге на пляж они наткнулись на крошечный ресторанчик под названием «Подсолнухи» и решили перекусить. Лина была не голодна, но Митя хотел есть. Возле входа в кафе стояла большая деревянная фигура медведя, держащего в лапах меню.

Они выбрали столик в углу, возле большого окна. На столе стояли солонка, перечница и пустая салфетница в форме раковины. Подошла официантка, принесла салфетки и приняла заказ: Лина выбрала салат из морепродуктов, Митя – борщ и овощи со свиной отбивной.

Кухня оказалась превосходная, и они решили всегда здесь обедать. Лина смотрела на Митю – ей всегда нравилось смотреть, как он ест. Она не любила сидеть за столом с кем-то, кроме Мити, потому что люди поглощали пищу неопрятно, производили слишком много звуков, которые она называла пищеварительными. Они причмокивали, жевали, сглатывали, слишком широко раскрывали рты, так что были видны куски пищи, и Лине становилось противно, аппетит пропадал.