Живая плоть - Рут Ренделл

– Зачем ты хранишь все это?

Выражение ее лица стало вызывающим, язвительным:

– Кто-то же должен.

Этот ответ не нес в себе никакого смысла.

– С какой стати? Зачем ворошить прошлое? Мне нужно оставить все это позади.

Старуха, не говоря ни слова, смотрела на него, облизывая сухие, плотно сжатые губы – эту привычку он помнил с раннего детства. Потом медленно произнесла:

– Кое-кто может сказать, что тебе нужно стыдиться того, что ты сделал.

Спорить с такими людьми бессмысленно. У них стереотипное мышление, идущее по колеям шаблонных мнений и банальностей.

– Мне, во всяком случае, вся эта писанина не нужна, – бросил Виктор. – Меня это не интересует.

– Я и не предлагала ее тебе, – сказала Мюриел. – Она моя. На это собрание ушли годы.

Его тетя словно бы говорила о произведении искусства, о книге, которую написала, о собственноручной вышивке. Словно ребенок, боящийся, что его ударят по руке, она стала собирать вырезки, бросая осторожные взгляды на лицо племянника. От нее пахло камфарой, и он с отвращением отступил назад.

– Я найду кого-нибудь, кто сможет вывезти мебель. Тогда позвоню.

– Тебе повезет, если я отвечу.

– Как это понять?

Старуха аккуратно сложила вырезки в два больших конверта из плотной бумаги. Возможно, у нее существовал тайник для них, и Виктор слегка содрогнулся, вспомнив о тайниках в этом доме.

– Звонят какие-то странные типы, – ответила Мюриел. – Ты не поверишь, если сказать, чего я наслушалась. В моем-то возрасте. Поэтому я большей частью не поднимаю трубку.

– Ладно, я приду сам и скажу тебе.

Конверты были просто всунуты между журналами.

– Мне, видимо, долго не прожить, – сообщила Мюриел будничным тоном, лишь слегка раздраженным, не соответствующим жестокости слов. – Я предпочту твои стулья и столы твоему присутствию, можешь мне поверить. Того, что ты сделал, достаточно, чтобы приличного человека могло вырвать от одной мысли о тебе.

Город постепенно становился привычным, менее пугающим. Виктор сел в автобус и, к смеху остальных пассажиров, громко возмутился дороговизной проезда. Возвращаясь, он отважился воспользоваться метро, и ни туннели, ни толпы его не обеспокоили. Несколько дней он был сосредоточен на том, чтобы освоиться с Лондоном, избавиться от жуткого чувства неловкости, вызывающего ощущение, что все на него смотрят и всё знают. Гуляя по Эктон-Хай-стрит, Дженнер заметил одинокую девушку. Не долго думая, он последовал за ней, делая вид, что ему просто надо в ту же сторону. На ней были туфли с высокими каблуками и короткая юбка, из-за чего Дженнер почувствовал себя неловко. В этот раз он не стал в себе копаться. Неловко, и все. Однако будь это ночью, и она шла бы через парк Илинг-Коммон, а не по одной из людных улиц Лондона, что тогда? Виктор не стал отвечать себе на этот вопрос.

Магазин, где покупали мебель и освобождали квартиры, находился в конце Гров-роуд. На тротуаре перед ним была стойка со старыми книгами, которые никто не стал бы покупать ни ради того, чтобы прочесть, ни ради украшения, а за стеклом витрины – поднос с викторианскими ювелирными изделиями, кольцами, кулонами, пуговицами. Предметы для продажи внутри напомнили Виктору о мебели Мюриель. Они были большими, некрасивыми, неудобными и ветхими. На спинке шезлонга стояло чучело павлина с распущенными веером старыми и пыльными перьями.

Парень лет восемнадцати в джинсах и хлопчатобумажном жилете вышел и спросил Виктора, может ли ему помочь или он зашел просто посмотреть. Виктор ответил, что у него есть мебель для продажи. Он хочет, чтобы ее оценили.

– Вам нужно будет переговорить с мистером Джаппом, – сказал парень.

– Хорошо.

– Да, но только его здесь нет. Он в другом магазине. Если хотите, можете поехать туда, или я могу передать сообщение.

– Поеду, если это недалеко.

– Сальюсбери-роуд – в общем, Килберн. Нужно ехать до Куинс-парка по линии Бейкерлу.

Виктор не сознавал, куда едет, пока не вышел из метро и не увидел название Харвист-роуд. Казалось, все здесь написано неправильно или каким-то извращенным способом, из-за чего он чувствовал себя обманутым или осмеянным. Но не это заставило его остановиться у станции, прислониться к стене и на несколько секунд закрыть глаза. От Харвист-роуд отходила улица Солент-гарденз. Несколько шагов в западную сторону – и ты в Кенсел-Райз.

Он сказал Мюриел, что хочет забыть, оставить прошлое позади, но сейчас шел по Харвист-роуд, и его целью был не магазин Джаппа, а нечто иное, лежащее в противоположном направлении. Он вяло перебирал ногами и вспоминал, как десятью годами раньше, с пистолетом Сидни в кармане, оказался ранним утром в находящемся рядом парке.

В те дни у него появилась привычка бродить по Лондону. Пистолет придавал ему уверенности. С «люгером» в кармане он чувствовал себя непобедимым, поистине виктором[8]. Хватился ли его Сидни, недавно выписавшийся из больницы? Сказал ли Мюриель? Если да, весть об этом до Виктора не дошла: он жил тогда в Финчли, в однокомнатной квартире, работал у Алана, водил легковые машины в аэропорты и на железнодорожные станции. По утрам иногда вставал в пять часов и выходил еще затемно. Его рабочие часы были нерегулярными, зачастую он встречал самолеты в шесть утра, развозил по домам в Суррей или в Кент выпивших в гостях слишком много, чтобы самим садиться за руль. В то утро поздней осенью он направлялся в Хитроу, его ждали там в половине десятого. Он должен был встретить арабского бизнесмена и на лучшем лимузине компании отвезти его в лондонский «Хилтон». Что сталось с лимузином? Виктору потом иногда становилось любопытно. Выйдя из дома в пять, он припарковал автомобиль поблизости, на Милмен-роуд, и стал расхаживать, ощущая нарастающее возбуждение. Назвать его приятным Дженнер не мог, но оно было ему необходимо так же, как и дрожь, напряжение, учащенное дыхание, которые Кэл, по его словам, испытывал, разглядывая порнографические фотографии. Его сокамерник использовал не эти слова, но имел в виду именно эти ощущения, и Виктор распознал их в его рассказах. Они были теми же самыми, когда он обдумывал изнасилование первой попавшейся женщины. В половине восьмого он вошел в парк, расположенный севернее Харвист-роуд.

Девушка выгуливала очень маленькую собачку. Спустив животное с поводка, она следила за тем, как оно убегает в кусты, когда Виктор схватил ее: подошел сзади, обхватил одной рукой за шею и зажал ладонью рот, чтобы она не подняла шума. Как оказалось, ей и не нужно было кричать: их и без того уже заметили. Среди деревьев оказался мужчина, «зашедший туда по естественной надобности», как он сказал на суде. То есть он, стоя за кустом, справлял малую нужду. В этот злосчастный день это был первый удар судьбы.

Дженнер не забыл о пистолете, но не воспользовался им. Он пустился наутек. Тогда он еще не знал, сколько человек его преследуют, могло оказаться, что за ним побежал лишь мужчина. Только на суде выяснилось, что преследовали его не только свидетели его неудавшегося проступка, но еще двое или трое, которые припустили вслед за ним, словно стая собак, загоняющих несчастную лисицу. Он бежал по этим захудалым улицам, петлял и прятался, все еще собираясь оторваться от погони: он все еще надеялся найти лимузин и укатить в Хитроу. Сам не зная как, он оказался в этом переулке между задними садами с дорожками из потрескавшихся бетонных плит, входами в гаражи и запертыми воротами. Одни ворота были не заперты. Не долго думая, Дженнер открыл их и пошел по дорожке, пригибаясь, чтобы его не видели из-за ограды, и юркнул наконец в угол между стеной дома и оградой. Тут он услышал, как шумит мотор такси и как хлопнула парадная дверь. Обитатели дома уезжали. Раз они уезжают с утра, рассудил он, значит, их не будет дома весь день.