Кукольник из Кракова - Рэйчел Ромеро

– Ты ведь особенная кукла. Даже немец способен это понять, – сказал Кукольник.

Он подошел к прилавку, и его желудок заурчал от ароматов свежего хлеба, сыра, фруктового варенья и жареного мяса.

Каролина ткнула его в живот.

– Вот видишь? Я же говорила, что тебе нужно выйти и купить еды. Нельзя питаться одной только квашеной капустой. Если только сам не хочешь закваситься.

Каролина надеялась, что Кукольника развеселит ее шутка, но он был слишком занят, рассматривая продавцов за прилавками, которые раскладывали товар.

– Не так уж много, – пробормотал он.

– Не так уж много? – переспросила Каролина, – Не так уж много чего?

– Еды. Одежды. Всего не так много, как обычно, – тихо сказал Кукольник. – Товары не приходят в город.

– Или приходят, но их крадут немцы, – заявила Каролина. Голос ее был сердитым, и будь она настоящей девочкой, то насупила бы брови и сердито опустила уголки рта. – Неужели им еще не достаточно?

– Зачем утруждать себя и доставлять еду из Германии, когда можно отбирать ее у нас? – ответил Кукольник и понуро опустил плечи. Казалось, все это не злит его, а лишает сил и, если бы Каролина позволила, он в унынии поплелся бы домой.

– Ну пойдем, – сказала она. – Надо достать еды, пока она еще есть.

Покупки никогда не приносили им особого удовольствия, даже Каролине с ее любопытством и неутомимым желанием узнать новый мир, но сегодня было хуже, чем всегда. Никто из продавцов не шутил и не улыбался. Некоторые косились на немцев, по кругу обходивших площадь. Другие упорно не хотели их замечать. Может, им казалось – немцы исчезнут, если не обращать на них внимания?

Кукольник уже собирался вернуться в домой со скромными покупками, как вдруг столкнулся не с кем иным, как с Джозефом Трэмелом собственной персоной. Пиджак и брюки на нем, всегда такие чистые и отутюженные, были страшно измяты, словно у них не было сил поддерживать свою форму в такие времена.

Кукольник коснулся шляпы.

– Джозеф, доброе утро! Как поживаете? – спросил он, вложив в голос гораздо больше радости, чем на самом деле чувствовал.

Джозеф обычно пожимал ему руку, но сегодня лишь сдержанно кивнул.

– Я… все хорошо, – сказал он. – Голоден. Как и все остальные.

Он тряхнул корзинкой с несколькими морковками, такими же вялыми и потемневшими, как и капуста, которую только что купил Кукольник.

– Я так рад вас видеть, – продолжил Кукольник. Он понизил голос и сказал: – Это кошмар. Я не могу видеть, как они маршируют по городу. И мы с Каролиной очень волновались за вас и Рену.

Он указал на Каролину, которая энергично кивнула.

И тут наконец Джозеф улыбнулся.

– Какое облегчение это слышать, Сирил! Я думал… может быть… – Он вздохнул. – Я думал, раз ваш отец немец, то, может, вы рады тому, что происходит. А для нас с Реной все очень неопределенно. Большинство немцев ненавидят евреев. И даже в Польше, если происходит что-то плохое, обычно первыми обвиняют нас.

– Не нужно извиняться, – сказал Кукольник. – На вашем месте я думал бы то же самое. Но если мы с Каролиной можем вам как-то помочь… Рена – чудесная девочка. И вы оба были так добры к нам.

Каролина почти ощутила и другие признания, которые теснились в его груди, – например, какое счастье принесла им дружба с Реной и Джозефом. Но Кукольник не произнес этих слов.

Почему он всегда надевает маску сдержанности?

– Это все так ужасно. Я… Сирил, меня уволили из оркестра, – выпалил Джозеф.

Кукольник отшатнулся.

– Что?

– Почему? – воскликнула Каролина.

На застывшее лицо Джозефа было тяжело смотреть.

– Согласно новому указу правительства евреи не могут заниматься искусством и исполнять музыку, – сказал он. – Впрочем, согласно новым указам евреям много чего нельзя теперь делать.

Каролина сжала кулаки и увидела, что Кукольник сделал то же самое.

– Они не имеют права, – сказал Кукольник. Он разозлился, и каждое его слово звучало резко, словно треск дров в костре.

– Но они здесь и правят нами, – ответил Джозеф. – Рена говорит, что они все злые колдуны и ведьмы. Сначала я смеялся над этим, но теперь… Кто знает? Похоже, им прекрасно удается заставлять людей пропадать, словно по волшебству.

И прежде чем Кукольник успел выразить сочувствие или спросить, что именно имел в виду Джозеф, тот сказал:

– Простите, я не должен беспокоить вас всем этим. У меня новая работа – друг устроил меня плотником. Я помню кое-что из того, чем занимался отец, и делаю все довольно сносно, хотя не стал бы поручать себе серьезную работу.

Он немного помолчал, ожидая реакции на шутку. Но выражение его глаз было таким пустым, что пропадала охота смеяться.

Украсть у этого человека музыку – это было действительно жестоко.

– Вы нас не беспокоите, – заверил Кукольник.

– Спасибо, – ответил Джозеф.

Музыкант приподнялся на цыпочки, рассеянно глядя через плечо Кукольника. Кукольник и Каролина проследили за его взглядом.

Рассмотреть Рену в бледно-голубом пальто было несложно даже в толпе. В руках, словно младенца, она держала принцессу Ванду. Глаза куклы были прикрыты, и казалось, что теперешнее ужасное состояние Кракова совершенно не производит на нее впечатления.

– Немцы поговаривают о закрытии ее школы, – негромко сказал Джозеф, – а в обычные школы еврейским детям ходить нельзя. Я надеюсь найти для нее домашнего учителя, но… – он потер переносицу, – Рена любит школу. Она очень расстроится, когда я ей об этом скажу.

– Я не учитель, – сказал Кукольник, – но у меня есть кое-какие книги, и я неплохо знаю математику. Может быть, я смогу помочь ей учиться, пока вы на работе.

– Но вам же нужно работать в магазине, – засомневался Джозеф.

– О, у нас столько перерывов, когда никто не заходит, – вмешалась Каролина. – В десять утра в магазине тихо, и в три часа дня тоже, так что мы можем даже поспать, и никто этого не заметит.

Каролина не хотела, чтобы Рена лишилась школы, раз ей там нравится, но должна была признать, что мысль о том, что подруга будет приходить в магазин каждый рабочий день, ее ужасно обрадовала.

Кукольник сказал:

– Каролина права. Это совершенно не помешает мне, Джозеф. Я даже мог бы научить Рену вырезать по дереву. Она уже неплохой художник, и это увлечение могло бы немного отвлечь ее от… – Он указал подбородком в сторону немецких солдат. Колдунов и ведьм, как назвала их Рена. – От всего этого.

Джозеф задумчиво провел рукой по своим кудрявым волосам.

– Только если это не причинит вам неудобств, – сказал он.