Чес - Михаил Идов

– Да нет, это я дуюсь, что ты ко мне не приставал.

– Ха-ха, – невесело произнес Алан. – Ты не мой тип.

– Ты группе-то скажешь хоть когда-нибудь?

– Не-а. Зачем? Брет сразу зажмется и перестанет быть собой, а Тони вообще, по-моему, гомофоб. Тебе одному пофиг. Тебе ведь вообще по большому счету почти всё пофиг, да?

– Нет, – сказал Эдди.

Они помолчали. В тишине потрескивал, убывая, косяк.

– Извини, – сказал Алан, – что я так за Славу обиделся. Ты прав, конечно. Не буду я его договор подписывать.

– Слова не мальчика, но мужа, – объявил Эдди. Это был поистине идиотский ответ, но к этому моменту трава уже давала о себе знать.

К полудню 9 июля выжженный каркас группы въехал в выжженный каркас города. Детройт не просто пустовал – он таял на глазах. Здесь не было даже грязи. Власти снесли большинство заброшенных особняков, в которых жгли костры подростки на Ночь дьявола перед Хеллоуином, а остальные 364 дня в году ютились бомжи, и оставили на их месте аккуратные пустыри. Пустырей этих было такое множество, что в центре Детройта сама ткань города распускалась на глазах: зачастую на квадрат бывшего квартала приходилось всего два или три дома, вставших треугольником или по диагонали. Даже традиционная метафора челюсти с редкими зубами к этим улицам больше не подходила. На горизонте, видимом практически отовсюду, возвышалось некогда внушительное здание вокзала. Сквозь ряды выбитых окон сияло небо, белее и ярче, чем небо вокруг.

“Мэджик стик”, дочерний клуб более серьезного театра “Маджестик”, располагался на Вудвард-авеню, в части города, еще сохранившей следы былого величия. Разогрев прошел достойно, но вяловато, за исключением головокружительного момента, когда из толпы крикнули: “Сыграйте “Мантру смирения”!” (Этим утром про новую песню появилась пара строк на “Питчфорке” со ссылкой на любительское видео вчерашнего вечера, уже висящее в YouTube под заголовком “Так звучат стальные яйца”.) “Бросьте сначала в меня бутылкой”, – ответил Алан под хохот зала. “Как там твой алгоритм борьбы с ревностью? – подумал Эдди без злобы и даже без особого интереса, по сороковому разу наигрывая окончательно приевшийся рифф. – Неужели работает?”

Ощущение, что прошлой ночью что-то оборвалось и кончилось, не покидало его и после концерта – ни когда Алан хлопнул его по плечу и сказал: “Отличный сет”, ни когда в гримерку засунул нос печальный пьяный Фиоретти и сказал: “Отличный сет”, ни когда директор клуба вручил Алану конверт с шестьюстами долларами, впервые за многие годы выводя турне “Гистерезиса” в ноль, и сказал: “Отличный сет”.

– Ребята, а сможете убедить Пинар, что нам добавили еще пару концертов? – спросил Тони. – Думаю после Кливленда заскочить обратно к Бекке. Своим ходом, разумеется.

– Ради любви – все что угодно, Тони, – ответил Алан.

– Класс! Спасибо! Вы гении. Только всем придется разучить детали: какие клубы, где, когда, во сколько, с кем. А то, сами знаете, у нее прекрасная память. Я напишу вам шпаргалки.

– Пойду-ка я разбомблю туалет, – сказал Брет после паузы.

– Эдди Ю, к вам гости, – объявил, заглядывая в дверь, клубный охранник, экс-морпех лет сорока с двумя отчетливо свиными складками на затылке. На пол гостей указывало его отчаянное подмигивание. – Пускать?

– Нет, спасибо, – ответил Эдди. – Я сам выйду. Передайте, чтобы подождали у бара. Мне нужна минута.

Экс сидела у стойки в огромной толстовке, с пивом в руке и сардонически наблюдала, как на сцене копошатся, расставляясь, помощники Вика Фиоретти. Она забрала волосы в высокий конский хвост, чего раньше не делала. В остальном за прошедшие семь с лишним лет Сандра почти не изменилась. Разве что чуть побледнели веснушки, хотя, возможно, так казалось из-за освещения в клубе, да обозначилась по уголкам рта легкая схема улыбки даже в отсутствие таковой.

– Ну как тебе? – спросил Эдди вместо приветствия.

– Отличный сет, – сказала Сандра. – Шучу. Какая ужасная, ужасная, ужасная группа! – Широченная улыбка тут же заполнила и оправдала схему. – Рада тебя видеть.

С этими словами Сандра наклонилась вперед и, опершись рукой на плечо Эдди для баланса, чмокнула его в щеку, и он понял, что все пропало. Буквально. Не было семи лет, не было ссор, не было измен, не было взаимных издевательств по телефону. Боже, какой я рохля.

– А Свен дома? – спросил он.

– Кто?

– Правильный ответ, – сказал Эдди.

По толпе рябью прошли аплодисменты.

На сцене Фиоретти не без труда водрузился на очень высокий табурет, поболтал ногами для увеселения толпы, притянул к себе микрофон и фальцетом сказал: “Привет, фрики”.

– Пошли отсюда? – спросила Сандра.

Она до сих пор жила в Энн-Арборе, но не в студенческой части, а на юге, у аэродрома, куда Эдди за все свои годы учебы не заглядывал ни разу. Она и выглядела теперь немного как “тауни”, подумал он, – одна из тех жутковато одетых и, на студенческий глаз, слегка сумасшедших горожанок, пересекаться с которыми им доводилось разве что во время вылазок в супермаркет.

– Только я не буду с тобой спать, – предупредила Сандра, открывая дверь в квартиру. – Внимание! Переход за порог означает согласие с этим условием. Подумай.

Эдди перешагнул за порог и огляделся. За годы кочевой жизни он отвык от таких жилищ: настоящий обеденный стол со скатертью и салфетницей, настоящие занавески вместо пластмассовых жалюзи, настоящие полки с настоящими книгами в твердом переплете. На подоконниках толпились в два-три ряда горшки с темными, мясистыми, почти угрожающе живыми растениями; Эдди однажды уморил кактус за неделю.

– Какая взрослая квартира, – сказал он. – Я не вижу ни одного предмета из IKEA.

– Предпочитаю “Таргет”. Меньше связи с исторической родиной. – Сандра усадила гостя за стол и поставила чай, для которого, разумеется, тут же нашлись два набора настоящей фарфоровой посуды. – Ну, рассказывай же, что у тебя нового.

– Знаешь, – начал Эдди, – произошла удивительная вещь. Я, кажется, написал хит.

Следующие пять минут он рассказывал ей про турне, про Чикаго, про летящие бутылки и про танцующих гопников. Он слегка преувеличил воздействие песни на толпу в “Дабл дор” и сильно преуменьшил последовавшую склоку с Аланом. Не упомянул он только изначальное происхождение мелодии. Она бы все равно не поверила.

– Молодец, – сказала Сандра. – А в реальном мире как дела?

– Зря ты так. Нам впервые за сто лет светит контракт на альбом.

– Я понимаю. – Она подлила ему кипятка. – Держи. Сахар вот. Я понимаю. Но, Эдди, должен же быть у всей этой рок-н-ролльной темы срок годности!

Фраза вспыхнула над скатертью, повисела и врезалась Эдди в солнечное сплетение. У него выбило из груди весь воздух. Эдди вскочил, расплескав чай по блюдцу и вокруг, и попятился прочь от взрослого стола. Сандра с изумлением глядела, как он лихорадочно ищет обувь в прихожей.