Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман

class="p1">– В Лондоне я посещаю светские приемы, – вернувшись за стол, он потребовал у официанта шампанское, – положение обязывает…  – он подмигнул Наде, – но вы тоже отлично танцуете, мадемуазель Дора. Отменная музыка…  – он залпом выпил бокал, – мы с месье Шостаковичем хорошие друзья…  – Надя заставила себя восторженно ахнуть. Ей хотелось выскочить из театра:

– Выбежать на площадь, поймать такси до Академгородка. Найти доктора Эйриксена, признаться ему, что все это ловушка, западня. Сказать ему, что…  – девушка сцепила пальцы под крахмальной скатертью:

– И больше ничего не сказать, – горько поняла Надя, – во первых, он женат, во-вторых, он мне не поверит, да и не знает он ничего о Розе Левиной, откуда ему? В-третьих, я дойду только до фойе…  – она не сомневалась, что товарищ Матвеев не шутит, – где меня перехватят, засунут в воронок, и поминай, как звали. Надо думать не только о себе, а об Ане и Павле. Их не пощадят, пойди я на такое. Я должна вести себя осторожно и здесь, и в номере. В гостинице, наверняка, все утыкано жучками…

С массивного дивана черной кожи Надя отлично видела небольшую точку в вентиляционной нише номера:

– Камера, – поняла девушка, – проклятый комитетчик сидит неподалеку и за всем следит…  – Саша действительно расположился в соседнем номере:

– Пока все идет по плану…  – Куколка сбросила туфли, поджав под себя ноги. Из-под тонкого шелка платья выглядывала нежная девичья коленка.

– По плану, как и было задумано…  – Моцарт обошел стол, – сейчас она смутится, он будет настойчив…  – Генрик принял таблетку полчаса назад, отлучившись в ванную. В голове приятно шумело, он заставил себя не расстегивать брюки:

– Сначала надо за ней поухаживать, поцеловать. Так не принято, она может испугаться…  – Авербах присел на подлокотник дивана. Маленькое ухо девушки щекотали темные завитки волос. Стройная шея, открытая глубоким декольте, оказалась совсем рядом с ним:

– Она говорила, что сшила платье по выкройке из журнала, – почему-то пришло в голову Тупице, – врала, конечно. Но мне наплевать, что она подсадная утка…  – Генрик думал только об одном. В Сашиных наушниках раздался сдавленный вскрик, на экране маленького телевизора взметнулись волосы Куколки. Камера в вентиляционной отдушине снимала исправно. Местный коллега, его напарник, даже привстал. Саша успокоил его:

– Все в порядке, товарищ. В случае необходимости мы вмешаемся, но агент потерпит, она понимает свою задачу…  – Моцарт грубо пригнул голову девушки к расстегнутым брюкам. Длинные пальцы легли на белую шею. Куколка, задыхаясь, закашлялась:

– Надо терпеть, – пронеслось в голове у девушки, – ради Ани и Павла надо терпеть. Господи, как я их всех ненавижу…  – руки давили сильнее, рвали ее волосы, он шептал что-то по-немецки. Превозмогая тошноту, Надя прошептала:

– Не надо, пожалуйста, не надо…  – треснул шелк, она вдохнула запах спиртного и сигарет. Платье задралось до талии. Удерживая ее одной рукой за горло, он повалил девушку на диван. Надя закрыла глаза:

– Он на наркотиках, не случайно он ходил в ванную. Он не понимает, что делает…  – беспомощно что-то пролепетав, она раздвинула ноги.

Генерал Журавлев прилетел в Новосибирск в отличном настроении.

Операция «Гром», высотный взрыв ядерного заряда на полигоне Капустин Яр, прошла успешно. Сорок килотонн оружейного плутония, доставленного в расчетную точку баллистической ракетой Р-5М, рассыпались ядовитым прахом над прикаспийскими степями. Физики в Министерстве Среднего Машиностроения использовали испытание для изучения закономерностей распространения гамма-излучения и нейтронов в условиях пониженной плотности воздуха.

На борту военного самолета, направлявшегося из Капустина Яра в аэропорт Кольцово, Михаил Иванович изучал переведенные на русский язык статьи доктора Эйриксена, с комментариями специалистов. По всему выходило, что парень, не достигнув и тридцати лет, выбился в десятку лучших молодых физиков мира:

– Его ждет Нобелевская премия, – читал Журавлев паучий почерк Дау, – еще лет через тридцать…  – Михаил Иванович опустил папку: «Если ничего не случится, разумеется». Он знал о провале норвежской операции по вербовке доктора Эйриксена:

– Сейчас мы тщательно подготовились, – уверил его прилетевший на полигон московский комитетчик, – в любом случае, ваша задача только присматривать за доктором Эйриксеном. Остальным займутся наши работники…  – Журавлев не хотел вдаваться в подробности операции:

– Мне все равно никто ничего не расскажет, – он воровато оглянулся, – как говорится, меньше знаешь, лучше спишь…  – в кармане твидового профессорского пиджака Михаила Ивановича, лежало подлинное удостоверение Академии Наук, с его, Журавлева, фотографией. В Новосибирск он приехал главой административного отдела Академии. Давешний комитетчик, свободно говорящий по-английски, изображал его личного переводчика. Михаил Иванович не ожидал, что Викинг, как его называл москвич, будет что-то знать о его, Журавлева, давней вербовке:

– Хотя комитетчик утверждает, что доктор Эйриксен связан с британской разведкой, Моссадом и ЦРУ…  – по спине Журавлева пробежал мерзкий холодок, – он выполняет здесь их задания…  – Михаил Иванович утешал себя тем, что его давно законсервировали. Несмотря на это, генерал понимал, что его не пощадят:

– Вербовка есть вербовка, пусть и пятнадцатилетней давности, – вздохнул он, – если Комитет что-то узнает, меня ждет арест и трибунал. Наталья лишится всего, у нее отберут Марту…  – после гибели родной дочери Михаил Иванович не мог и подумать о расставании с дочерью приемной. Марта заменила ему сына, которого когда-то хотел Михаил Иванович. Он обучил девочку водить машину и моторную лодку, возил ее на рыбалку, рассказывал о работе инженеров и физиков, под своим началом:

– Пусть ее идет в токари, – добродушно сказал Михаил Иванович жене, – она права, инженер должен получить рабочие навыки. Я в ее возрасте подмастерьем бегал на нашем заводе в Ленинграде…  – Наташа поджала губы:

– Она получит золотую медаль, какой из нее токарь…  – генерал хмыкнул:

– Отличный, руки у нее из нужного места растут. Что касается медали, то школу она закончит в четырнадцать лет. Университет от нее никуда не денется…  – Наташа хотела, чтобы дочь осталась в Куйбышеве, однако Михаил Иванович понимал, что Марту надо отпустить в Москву, на физический факультет Университета:

– Или она в Бауманку пойдет, – он прислушивался к тишине коридора в общежитии аспирантов, – сразу в инженеры…  – знакомясь с доктором Эйриксеном, Журавлев понял, что ученый не купил его легенду. Он помнил спокойный, немного презрительный взгляд голубых глаз. Крепкие пальцы повертели удостоверение Михаила Ивановича:

– Очень приятно, товарищ Иванов, – генералу показалось, что мальчишка едва сдерживает смешок, – спасибо Академии Наук СССР за заботу о нашем быте…

Бытом физиков занимались работники Академгородка. Михаилу Ивановичу оставалось заглядывать на заседания, где он все равно ничего не понимал. Болеющий Ландау прислал симпозиуму приветствие, конференцию открывал нобелевский лауреат Тамм. И он, и Сахаров, тоже приехавший в Новосибирск, знали Журавлева в лицо:

– Но физики будут молчать, – успокоил себя генерал, – они подписывали документы о неразглашении секретных сведений. Хотя, по слухам, Сахаров не очень-то жалует советскую власть…  – Журавлев помнил, что даже во времена покойного Сталина, заключенные шарашек не стеснялись в выражениях:

– Берия разрешал им болтать все, что угодно. Главное, чтобы двигалась работа…  – Михаил Иванович видел, что молодые советские физики свободно разговаривают с западными коллегами:

– Они все знают языки, слушают тамошнее радио. У этого Эйриксена здесь прямо простор для вербовки…  – Михаил Иванович все-таки решил, что ученый понятия не имеет о делах давно минувших дней, как он называл послевоенные события:

– По крайней мере, если он заведет об этом разговор, я сделаю вид, что ничего не знаю. Да и не заведет он, – уверил себя генерал, – не звать же ему переводчика, а русским он не владеет. Или владеет, но искусно притворяется…

Криво повешенная рукописная табличка на двери комнаты доктора Эйриксена сообщала на двух языках: «Ушел на базу». Базой научная молодежь в Академгородке называла лабораторный комплекс. Рисуночек рядом изображал обитателя комнаты, с академическими