Золото плавней - Николай Александрович Зайцев

Рядом с мужьями своими упокоились. А Осип и Иван, традиции семейные соблюдая, еще и односумами стались. Да и гены, видимо, свое берут. Кровь в них черкесская течет. Характером спокойные, но если за правду, то здесь не подходи. Каждому мало не покажется. Хохлам носопырки вправляли не раз, когда гамсэлы елэгузить или мэнджувать пытались. Да и вояки оба добрые. Немало доставалось от них что туркам, что черкесам. К тому же язык басурманский знали. Балакали, как на ридной кубанской балакачке. Поэтому и выбрал их Билый для этого задания. Окромя их никто бы не справился.

Мало язык знать, нужно жилку иметь особую, чтобы ты для абрека за своего прошел. Товарчии, хоть и нейтральные – мирные горцы, но все же черкесы. Были в Осипе да Иване и жилка и чуйка, да и ликом оба были под стать черкесам.

Оба с бритыми головами, заросшие бородами по самые папахи. Глаза на тюркский разрез. Осип черноволосый, а у Ивана цвет бороды темно-рыжий. Если не знаешь, то и не отличишь их от варнаков.

Спустились ниже по склону Осип с Иваном, аккурат меж валунами огромными, в три человеческих роста, проход образовался. Остановились без звука. Осип воздух втянул ноздрями. Дал знак «там отара, дымом пахнет». Иван согласно кивнул головой.

– С Богом! – шепнул он Осипу.

Оба выпрямились и не торопясь, слегка вальяжной походкой направились туда, где среди высоких, сочных трав паслась отара овец. Пастухи, а их было трое, готовились к вечерней трапезе. В походном очаге, сложенном из камней, бойко горел костер, потрескивая сухими полешками и кизяком. На камнях стоял небольшой казан, накрытый капкачем. Судя по запаху, шедшему от него, товарчии готовили шурпу из баранины.

Навстречу Осипу и Ивану с недовольным рыканием выбежали три громадные кавказские овчарки. Казаки не испугались, чем вызвали уважение у четвероногих помощников пастухов. Каждая из этих собак запросто могла задавить большого волка, но, почуяв, что незнакомцы их не боятся, овчарки успокоились и вновь вернулись к своим хозяевам.

– Ассаламу алийкум, хьомсара![68] – приложив правую руку к сердцу, начал разговор Осип, подойдя к пастухам. Иван слегка наклонил голову, также положив правую руку на сердце.

– Алийкуму ассалам! – ответили пастухи хором.

– Муха ю хьан могушалла?[69] – продолжил Осип.

– Дална бу хастам! Дика ду[70] – ответил старший из пастухов.

– Муха бу мун цъернаш?[71] – сказал Осип.

– Баркалла. Дика ду[72], – ответил тот же пастух.

Глава 6

Крепостица: окончание

6.1

Куст молодило шапкой завис в расщелине над головой, и Пашка замер на отвесной стене, позволив себе отдых. Пот каплями стекал по всему телу, заливал глаза, замокрил волосы, увлажнил тело, и теперь ветер холодил разгоряченную кожу. Винтовка пудом свисала со спины и тянула назад. Из-под перекрещенных ремней полыхало жаром и пекло огнем.

Кочубей гнал прочь тяжелые мысли, стараясь отвлечься и отдышаться. Долгие секунды, показалось – вечность, вспоминал, как старики называют каменную розу. Розово-бордовые цветки колыхались в медленном такте, прогибаясь под порывами ветра, и смотрели экзотическими головками на невесть откуда появившегося скалолаза с немым упреком, осуждая за нарушение покоя и безмятежности.

– Ну уж, простите меня, – прошептал Пашка, прижимаясь горячим лбом к холодному камню, – сейчас отдохну и дальше поползу, вас не задев.

Сама мысль потревожить такую красоту на фоне скальной стены показалась кощунственной. Сколько усилий надо было предпринять природе, чтобы вдохнуть в расщелину жизнь, теперь предстояло просто обогнуть красивый куст, и, как в благодарность, в мозгу всплыло название: вечно живой.

– Поди ты, – пробормотал Пашка, и подумалось: «Никак род оберегает, раз дает подсказку». Казак начал ползти по стене, цепляясь за камни, решив обогнуть кустарник справа. «А что скажет род про любовь мою к доброй дивчине Маруське?»

Ноги соскользнули с уступа, кроша выемку в поток мелкого камня, и Кочубей завис в воздухе, держась на одних пальцах и прижимаясь всем телом к гладкой стене. Носок в чуни заскользил вверх и вниз, пытаясь найти опору, но никак не хотел цепляться ни за какую выемку. Пашка глянул над собой, быстро оценивая свои шансы, и закарабкался вверх, подтягиваясь на пальцах. Сил оставалось не много, как раз на такой отчаянный рывок. Сердце бешено заколотилось. В голове стали проноситься знакомые образы близких: суровый, никогда не улыбавшийся отец, сгинувший в одном из походов; мать, украдкой вытирающая слезы на морщинистом лице; сестры и братья; улыбающаяся жизнерадостная Маруся – угораздило же влюбиться в батрачку. Что станишные скажут? Как пить дать выпорют при всей станице на Майдане. Испокон веков запрет был на иногородних жениться. Да видимо, супротив природы не двинешь. Сильнее она законов человеческих.

Ветер качнул тело, Кочубей дернулся назад, увлекаемый ставшей за подъем невыносимо тяжелой винтовкой, в небе заклекотал орел, предвещая чужую гибель. Казак заскользил вниз по стене и, когда показалось, что падение не остановить, ноги неожиданно нашли опору и встали на бордюр выступающего камня. Пашка начал читать молитвы одну за одной, повторяя их раз за разом, пока сердце не угомонилось в груди и не стало биться ровнее. Расслабил одеревеневшие мышцы ног и позволил себе вытащить пальцы правой руки из щели. Проморгался, смахивая пот с ресниц. Глаза ожгло – острая боль прорезала и достала до воспаленного мозга. Казак подавил в себе крик. С секунду смотрел на разбухшие, разбитые в кровь пальцы, попытался сглотнуть вязкую слюну и сказал вслух, обращаясь к себе, орлу и всему миру:

– Как же я теперь стрелять буду? – Его не беспокоило то, что края стены не было видно и дальше подъем с перебитыми пальцами усложнялся, делаясь практически невозможным. Казака тревожила только одна мысль.

Мысль о последнем выстреле.

Из-под камня выбежала небольшая ящерка. Подняла головку к яркому солнцу, распласталась на теплом камне, хвостик колечком согнула. Покрутила головкой по сторонам, от возможных хищников оберегаясь, увидела человека и, словно мысли его читая, уставила на него свои глазки-бусины, мол, не думай о плохом, человече, царь природы, все хорошо будет. Посмотрел на нее Павло, и легкая улыбка скользнула по его губам. «Тяжело, тварь ты божия, ой как нелегко человеку-то на земле», – вздохнув, сказал негромко казак и вновь погрузился в свои мысли.

6.2

В горячке и не разобрать, кто нырнул в открытую дверь землянки, успел добежать, хоть на прощание и ойкнул, поймав спиной пулю.

Остальные завязли в быстрой и жаркой сечи. Прорвав заградительные плетни, горцы закружили вокруг трех израненных казаков, вертя разгоряченных коней в разные стороны.