Шаги в пустоте - Юлия Александровна Лавряшина

эти двоюродные брат с сестрой еще не поняли, что я из себя представляю. Их сбило с толку то, что со стороны я выглядела совсем девчонкой – с моими-то ростом и худобой! И Ромка вообразил, будто может подкатить ко мне… Иначе зачем увязался с нами? Не ради Милы же…

Она рассмешила меня, решив поразить наготой чернокожего Геракла, возлежащего у входа на городской пляж. Хихикая, как дурочка, предложила:

– Хочешь сфоткаю тебя с ним?

– Я не люблю фотографироваться.

– Да ладно? И что ты вообще постишь тогда?

– Ничего. Я не веду соцсети.

– Даже ТикТок?

– Фу… За кого ты меня принимаешь?!

Это чуть не сбило Милу с ног, но у нее оставалась последняя надежда:

– ВКонтакте?

После истории с Умником? О нет! Я удалила свою страничку, едва вернувшись домой…

– Не верю, – произнесла она трагическим голосом.

– Я уникум.

– Ты душнила!

– Знаю.

Отчасти она была права, но я никого не пыталась обратить в свою веру. Им нравилось барахтаться во Всемирной паутине, как мухам, чьи лапки увязли так, что не вырваться. А мне… Я даже не могла сказать, что же теперь мне нравилось. Прямо сейчас хотелось остаться с морем наедине, а эти двое здорово мешали. Впрочем, как и еще сотни отдыхающих. Городской пляж – не то место, где можно пошептаться с тем, к кому ты приехала.

С любопытством заглянув мне в лицо, Ромка ухмыльнулся, убедившись, что я абсолютно серьезна:

– Ну и правильно. Фигня все эти ваши соцсети.

Ему так хотелось понравиться мне, что стало даже жаль его… Одноглазый Никита Ивашин, который был стажером у Артура, вызывал похожее сострадание. Может, я вообще способна только на материнское отношение к мужчинам? Даже Артур, хоть он и старше меня в два раза, вызывает желание лишь побаюкать и утешить…

Но и Милу мне тоже стало жаль. Ее хорошенькое личико так страдальчески скривилось:

– А что же ты любишь?

Я вздохнула:

– Читать.

Обычно такой ответ вызывает недоумение: «Ой, ты серьезно? Отстой!» Но Мила неожиданно просияла:

– Тогда я знаю, куда нам сходить!

Она потащила меня куда-то, все дальше уводя от моря, с которым мы так и не поздоровались, но вырываться я и не подумала. Мне уже пришло в голову, что это правильно: только Артур имеет право присутствовать на нашей встрече с морем. Его мне нечего стесняться, он мне ближе, чем отец. Я попрошу Артура увезти меня за город, на какой-нибудь пустынный берег, где мы останемся втроем – я, он и море. Только в этом единстве возникнет та гармония, которой я ищу…

Ромка, конечно же, увязался за нами. Болтая ни о чем, мы шли какими-то узкими улочками, пропахшими лепешками, кофе и вареной кукурузой. По тротуарам, испачканным чернильными пятнами шелковицы, безжалостно раздавленной курортниками. А вокруг на каменных приступочках и просто на прогретом асфальте возлежали прекрасные в своем высокомерии узкомордые крымские кошки разных расцветок. Мне хотелось бы вытянуться рядом с одной из них на теплых камнях, закрыть глаза и слушать, как жизнь течет мимо, слегка волнуя звуками шагов и обрывками фраз.

Мне всегда нравилось просто наблюдать за людьми, пытаясь проникнуть в их шкуру, угодить в их мир, испытать то, что они чувствуют. Наверное, придуманное мной не имело ничего общего с реальной жизнью прохожих, но это неважно. Разве писатель не поступает точно так же, заимствуя внешность прототипа героя и полностью придумывая его судьбу? Хоть кто-нибудь из этих людей узнал бы себя в персонаже книги без портретного описания?

– И тут мой бывший из школьного туалета выруливает! – не умолкал голосок Милы. – Увидел меня – чуть в обморок не грохнулся. А я такая: «Попался, мазафака!»

Сатанинский басовитый хохот заставил меня очнуться и даже рассмеяться – так забавно это вышло у Милы.

Я не спрашивала, куда она ведет меня, но когда увидела перед собой литературное кафе имени Анны Ахматовой, то сразу поняла, что ожидала чего-то подобного.

– Вот! – Мила взмахнула рукой с таким гордым видом, точно была хозяйкой этого заведения. – Ты-то уж точно знаешь, кто такая Ахматова.

– А есть такие, кто не знает? – не поверила я.

– Полно! Пойдем?

Я спохватилась:

– У меня нет с собой денег. Я думала, мы просто побродим…

– Об этом не волнуйся, – заверил Ромка.

Было заметно, как его обрадовала возможность оказать мне покровительство. Ну, купить мне кофе я могла ему позволить, почему бы и нет?

– Наш богатенький Буратинко, – пропела Мила, с нежностью глядя на брата. – Храни тебя Бог!

– А пароль вы знаете?

Они уставились на меня:

– Какой пароль?

– Ты о чем вообще?

– О стихах Ахматовой, – я смотрела на них с таким видом, словно это они несли чушь. – Здесь же на входе надо прочесть хотя бы четверостишие.

Два доверчивых дурачка – они озадаченно переглянулись. Ромка пристыженно пробормотал:

– Я вообще ее не читал…

Мила явно могла бы сказать то же самое, но она сохранила лицо:

– А я не помню наизусть.

– Ладно, – вздохнула я. – Придется отдуваться за троих.

За столиками у кафе сидели люди, но мне было плевать на них. Это была для меня своего рода разминка: нам с Артуром предстояло распутывать новое дело, и мне точно опять придется надевать маску, играть какую-то роль, как в прошлый раз в цветочных магазинах… Почему бы не потренироваться?

И я начала читать в полный голос. Сначала «Я научилась просто, мудро жить…», потом «К стихам» и в итоге добралась до своего любимого.

                Бухты изрезали низкий берег,

                Все паруса убежали в море,

                А я сушила соленую косу

                За версту от земли на плоском камне.

                Ко мне приплывала зеленая рыба,

                Ко мне прилетала белая чайка,

                А я была дерзкой, злой и веселой

                И вовсе не знала, что это – счастье…

Никому не обязательно было знать, что это был мой привет той, ради кого я приехала в Евпаторию, мой воздушный поцелуй. Люди за столиками перестали жевать и слушали меня – сперва с недоумением на лицах, потом все больше оттаивая и обмякая. Они начали улыбаться, а взгляды красивых загорелых женщин наполнились грустной мечтательностью.

Мила тоже слушала меня, прижавшись спиной к дереву и завороженно приоткрыв рот. Она была такой трогательной и милой, в полной гармонии со своим именем, что я простила ей всю ерунду, которую она несла сегодня…

И только Ромка неожиданно часто заморгал, отвернулся, а потом и вовсе пошел куда-то по улице, опустив голову. Но я все же дочитала тот фрагмент, который помнила, получила аплодисменты и лишь тогда спросила:

– Что