Наш маленький Грааль - Анна и Сергей Литвиновы

– А что это вообще такое? – вежливо поинтересовалась Ася. – Вроде вазочка…

– Вазочка, да не совсем, – важно ответствовал дед. – Чаша эта, как гласит справочник антиквара за прошедший год, относится ни много ни мало к девятнадцатому столетию и сама по себе представляет немалую художественную ценность, вы только посмотрите на матовое золочение, патинирование и изящные письмена… Но уникальность ее совсем в другом.

– …Потрешь ее, из бороды волосок выдернешь – и тут же джинн явится. И виллу тебе построит, – перебила Маша.

Дед внучкину реплику проигнорировал. Прокашлялся, откинулся, в стиле матерого рассказчика, на стуле и начал:

– Это случилось в начале марта. Стоял светлый, наполненный робким дыханием весны денек.

– Чем-чем наполненный? – фыркнула Мария.

Дед не ответил. Продолжил:

– Я шел по берегу моря, направляясь к причалу, где меня ожидала моя верная «Катти Сарк»…

– Это твоя шаланда так называется? – снова не удержалась Маша.

Про дедов катер все трое слышали неоднократно, правда, прокатиться на нем никому из них ни разу не довелось. «Старая посудина», как называл ее дед, вечно находилась то в ремонте, то в покраске.

– Видели бы вы ее сейчас ! – не удержался от похвальбы старик. – Вся блестит, новый двигатель на сто пятьдесят пять лошадей, мореходность – пять баллов, скорость – до тринадцати узлов!.. Впрочем, мы отвлеклись. Мой причал, я вам когда-то рассказывал, расположен на территории дома отдыха «Газовик», потому как в поселке, в Абрикосовке, места на причале стоят неоправданно дорого, а здесь за постой берут деньги вполне разумные… Правда, до «Газовика» добираться далеко и неудобно – или на «уазике» по лесам, или кромкой моря, вдоль диких пляжей. Машины у меня до недавнего времени не было, поэтому мне только и оставалось проделывать пешие прогулки. Но ранней весной, хотя в моем возрасте и тяжело прыгать по камням, прогуляться по берегу моря очень полезно. А знаете, кстати, почему? – Он пытливо взглянул на собравшихся.

– Озон, цветение садов и все такое? – предположила Маша.

– Бегом от инфаркта? – подхватил Максим.

– Чушь, – резюмировал дед. – Я, конечно, романтик, но не до такой степени. Дело в том, что именно ранней весной на Черном море бывают самые сильные штормы. Понимаете?

– Нет, – покачала головой Ася.

– Ну как же! – начал раздражаться старик. – Штормы по шесть-семь баллов, волны размером с пятиэтажный дом, и со дна моря чего только не вздымается! Когда ветер стихает – весь берег завален. Отдыхающим, которые явятся летом, достанется лишь мусор – пластиковые бутылки, ветки, палки, тряпки, обувь, причем всегда разного размера и на разную ногу… Но прежде вдоль кромки моря проходим мы, местные. Разбиваем палками горы коряг, копаемся в водорослях. И, если ты терпелив, это занятие оказывается очень благодарным. Лично я в разные годы обнаруживал в грудах мусора и золотые цепочки, и кольца, и сережки, и кошельки – ясное дело, с содержимым, рубли в морской воде размокают, а долларам – хоть бы хны. Вот в одной такой куче, под слоем водорослей и обрывками целлофана я и обнаружил эту вещь. – Он сделал триумфальный жест в сторону своей чаши.

– Да что в ней такого особенного? Дай хоть поглядеть-то! – Макс потянулся к железке.

– Руки прочь, – строго приказал дед.

– Она золотая? – предположила Ася.

– Нет. Все гораздо сложнее.

– Да почему потрогать-то нельзя? – не сдавался Макс.

– Потому что я хочу, чтобы прежде вы поняли всю ценность этого предмета, – отрезал старик. – И начали относиться к нему с подобающим уважением… Но слушайте дальше. В то утро, когда я нашел чашу, я тоже не слишком обрадовался. Ведь с виду она, прямо скажем, не впечатляет, хотя это – бронза, и литье, посмотрите, какое изящное… Но тогда я решил: день неудачный, никакого сколько-нибудь значимого улова, ни единой золотой или хотя бы серебряной вещи. Я и чашу сначала не хотел брать – только потом вспомнил, что в моей «Катти Сарк» давно не хватает емкости под крючки и грузики, вот находка под них, подумал, и сгодится… Бросил ее в рюкзак – и забыл. Дошел до причала, поздоровался со своей красоткой…

– С шаландой? – уточнил Макс.

– Да. Несмотря на неудачное утро, денек намечался изумительный. Я стоял на причале и смотрел вдаль. Перед моими глазами расстилалось бирюзовое море. Небольшие валы волн ласково плескались о берег. Трудно себе представить это наслаждение именно одним морем, которое своим дыханием освежает организм человека…

Маша с Асей изумленно переглянулись.

– Как по писаному говорит! – шепнула младшая сестра старшей.

А дед с воодушевлением продолжал:

– Как-то легко дышится, легко думается, легко смотрится на нашу мятежную русскую жизнь…Тихое плескание волн вливает в организм какое-то сладостное ощущение, успокаивающее душу, примиряющее ее с действительностью…

Дед, как всегда, когда говорил о своем любимом море, разрозовелся, взор его подернулся мечтательной дымкой.

– А ты, дедуля, умеешь красиво излагать, – снисходительно похвалил старика Макс.

А у Маши вдруг вырвалось:

– Да это не он. Это – Моронин. «Поездка по Волге, Кавказу и морям Черному и Каспийскому».

– Чего? Моронин? О чем ты? – в изумлении обратилась к сестре Ася.

А дед слегка смутился, склонил голову, улыбнулся внучке:

– Совершенно верно, Машенька. Я действительно процитировал русского путешественника Моронина. У него изумительные по красоте путевые записки, посвященные Черному и Каспийскому морям.

– Ну вы даете! Оба! – хохотнул Макс.

– Впрочем, в сторону лирику, – вновь взял слово дед. – Итак, денек стоял замечательный, но барометр, коим, разумеется, оснащена моя «Катти Сарк», неумолимо свидетельствовал: давление стремительно падает, значит, ближе к вечеру ожидается шторм. Однако пока часы показывали только начало одиннадцатого дня. А ранний март – это месяц, когда в море полно ставриды, это такие изящные, изумительно вкусные рыбешки, обязательно как-нибудь сходим на рыбалку вместе…

– Который год только обещаешь, – обиженно буркнул Макс.

– В этом году – уж точно, – заверил дед. И продолжил: – Ставрида обычно гнездится на глубине, километрах в пяти от берега, но в тот день стайки серебристых в солнечных лучах рыбешек резвились даже на мелководье. И я решил: шторм не шторм, а в море надо выйти – хотя все наши, с причала, меня и отговаривали. «Успею вернуться», – заверил я их. И отчалил. Не люблю, знаете ли, подолгу вымачивать якоря.

– Чего? – переспросил Макс.

– Сидеть на берегу, – перевел дед. И продолжил: – Итак, я проверил снасти и вышел в море. Чуть отошел от берега – и сразу стало ясно, что я в своих расчетах не ошибся. Рыбы оказалось изумительно много. Можете себе представить: на единственный самодур – это, если не знаете, такая вырезанная из фольги рыбешка, вроде приманки – ловилось до десяти экземпляров! Небо ослепительно голубое, над моей головой возмущенно перекликались чайки, с берега доносился нежный аромат готовых к цветению яблонь… Я, увлеченный рыбалкой, совершенно забыл о времени. И не заметил, как безобидный легкий ветерок – мы называем его кошачьей лапкой – усилился и очень скоро перешел в норд-ост. А норд-ост, дамы мои и господа, – страшная штука. Этот ветер практически неощутим, но очень коварен. Опасен он тем, что дует с берега, с севера, и незаметно, но неумолимо относит тебя в море… А когда я наконец опомнился – ставридой к тому времени были наполнены оба имеющихся на «Катти Сарк» ведра и даже сумка, в которой прежде лежали снасти, – порывы ветра достигали уже пятнадцати-двадцати метров в секунду. Никому не посоветую оказаться в открытом море, на утлом катерке, во время норд-оста! Я забеспокоился и немедленно стал заводить мотор. Но повернул ключ раз, другой, третий… Двигатель был мертв. А от берега меня уже отделяли как минимум четыре тысячи морских саженей. [5] Я достал весла. Попытался встать круто к ветру. Но это было решительно невозможно. Можете себе представить мое отчаяние! Я всегда считал себя пусть не самым опытным, но по крайней мере грамотным мореходом. И вот сейчас беспощадный норд-ост относил меня в открытое море. А в моем катере было полно сырой рыбы и ни грамма пресной воды. И ветер усиливался все больше. И я понимал, что лишь несколько дюймов дерева отделяют меня от этой страшно таинственной бездонной бездны, которой ничего не стоит поглотить и мою «Катти Сарк», и ее единственного пассажира.