Вторая жизнь Эми Арчер - Р. С. Пейтман

Шагаю ровно, быстро, четко, а потом – торопливо, лихорадочно. Сама не знаю, куда иду. Останавливаюсь перевести дыхание, оглядываюсь – не смотрит ли на меня кто? Где я? Что делаю? Но вокруг никого. Весь город очарован новогодним сном.

И все же, кажется, я слышу шаги.

Бегу вдоль улицы. Подбегаю ближе к реке, пробираюсь среди бутылок от шампанского, пивных банок, коробок из-под бургеров и раскисших бумажных ленточек. Иду путями, о которых раньше и не догадывалась, сворачиваю то влево, то вправо – куда ноги несут. Главное – не останавливаться.

На Боро-Хай-стрит приходится обходить компанию, выплясывающую буйную конгу.

– С Новым годом! – кричит один из танцоров.

Хватаюсь рукой за стену и иду дальше. Держусь за нее, не решаясь оглянуться на весельчаков.

– Господи, вот это набралась!

– Интересно, что она пила? Мне бы сейчас того же!

Их смех обжигает. Бегу дальше и наконец выныриваю у входа на рынок «Боро».

Никого. Ларьки закрыты, тенты в разноцветную полоску свернуты под темными металлическими арками. Земля вокруг усеяна пустыми бутылками и банками, кучи мусора выглядят празднично из-за блестящих конфетти и помятой пластиковой трубы, запахи пива и мочи смешиваются с привычным ароматом, устоявшимся здесь за «тысячи лет» торговли: опилки, подгнившие овощи, кровь. Запах чего-то вечного, сталкивающегося с временным. Праздника и разложения.

Колокола Саутуоркского собора звонят восемь раз. Оглушительный звук отдается у меня в голове. Бегу туда, завороженная надеждой найти прибежище. Спасение. Истину.

Сворачиваю за угол, молясь на бегу, чтобы собор был открыт. Серо-бежевый храм упирается верхушкой в светлеющее небо, словно старается обратить на себя Божье внимание. Тяжелые деревянные двери приоткрыты. Скрипят, когда я распахиваю их и врываюсь внутрь через еще одну дверь. Женщина в рабочем халате, протирающая тряпкой церковные скамьи, вздрагивает от неожиданности.

– Ох, напугали вы меня! – Она нервно улыбается.

Взгляд у нее бегает в разные стороны, словно она прикидывает, сумеет ли убежать, если понадобится. Я пытаюсь перевести дыхание, убираю за уши растрепавшиеся волосы. Старательно выдавливаю улыбку.

– Можно войти? – спрашиваю шепотом.

– Мы готовимся к благодарственному молебну. – Тон сухой, официальный, словно я нахально вторглась на чужую территорию.

– Пожалуйста, – произношу я, протягивая к ней руки. – Мне просто нужно присесть, подумать. Помолиться.

– Да, – медленно говорит женщина. – Можно, наверное. – Она встряхивает пыльную тряпку и чихает. – Ну, если вам не помешает пылесос… Двери храма Божьего всегда открыты, как говорится.

Она включает пылесос и начинает водить им возле купели. Я иду по центральному проходу. Пристальные взгляды святых на витражах почти скрывает полумрак. Склоняю голову под этими взглядами. Иисус смотрит с презрением.

На цыпочках подхожу к алтарю, но женщина, полирующая перила, показывает налево, где ряд скамей заканчивается у входа в маленькую часовню. Вывеска на двери гласит, что это Гарвардская часовня для уединенной молитвы и тихих размышлений.

Вхожу. Сажусь на стул в дальнем углу, радуясь, что можно прислониться к колонне рядом. Потираю виски – вот бы еще умолк этот пылесос! Вскоре он и правда умолкает.

В часовне так тихо и спокойно, что кажется, будто я слышу, как оплавляются свечки у алтаря. Я долго-долго смотрю в арку окна… Наконец все цвета начинают сливаться, и маленькие фигуры, стоящие на коленях перед самодовольным Иисусом, тонут в них.

Подпись поясняет, что старинное окно было разрушено во время бомбежки Лондона. Профессора и бывшие студенты Гарварда собрали средства для реконструкции в память основателя университета, которого когда-то крестили в этом соборе. Судьба протянулась сквозь огромное расстояние, сквозь бурный океан к дальним мирам, дотянулась сквозь время, чтобы исправить разрушенное. Исцелить. Может быть, и Бог сделал то же самое, когда послал мне Эми в обличье Эсме.

Внезапная вспышка солнечного света. Окно загорается, и ярче всего светятся красные буквы в центре. VERITAS. Истина.

Мое сердце колотится. Молю, чтобы Господь направил меня, так же истово, как молилась когда-то о том, чтобы Эми вернулась живой и невредимой. Горькие слезы обжигают лицо.

– Помоги мне, – всхлипываю. – Прошу Тебя, помоги…

Чувствую справа движение и отрываю взгляд от окна. В дверях стоит молодой человек в серой рубашке и белом пасторском воротничке. Лицо мягкое, встревоженное.

– Простите. – Он входит в часовню. – Что-то случилось?

– Ничего. – Я вытираю лицо рукавом пальто.

– Если хотите поговорить…

– Нет, – быстро произношу я и заставляю себя улыбнуться, чтобы смягчить резкость. – Но спасибо.

Священник достает из маленького шкафа коробку свечей и зажигает одну, чиркнув спичкой. Огонек тусклый, неровный, но, постепенно разгораясь, становится выше и ярче.

Молодой пастор убирает коробку обратно в шкафчик и улыбается:

– Хорошо. Оставлю вас с миром.

Если бы это было так просто…

– Погодите, – говорю я. – Пожалуйста.

Указываю глазами на стул рядом. Слуга Божий принимает приглашение:

– Чем могу помочь?

Я закусываю губу:

– Вы решите, что я просто сумасшедшая, отчаявшаяся женщина, и, бог знает, может быть, это так и есть, но… – Я качаю головой.

– Продолжайте, – мягко говорит он.

Я с трудом заставляю себя взглянуть мужчине в глаза и спрашиваю, верит ли он в возможность реинкарнации.

Мой собеседник приподнимает брови:

– Признаюсь, не ожидал. – Улыбка у него скорее сочувственная, чем насмешливая. – Но вопрос не такой уж глупый. То есть совсем не глупый. – Он ерзает, стул под ним скрипит. – Видите ли, я полагаю, что на свете все возможно, может быть, даже реинкарнация…

– Но?..

– Но думаю, что вряд ли.

Сердце у меня будто падает.

– Это логика или вера? – спрашиваю я, хотя и не уверена, что это имеет значение.

– И то и другое. Это подрывает основы веры. – Он кладет руку на сердце. – Моей веры. Однако миллионы практикующих христиан думают иначе. Наша церковь обширна во всех смыслах: в ней есть место и для людей, которые верят в то, что другие могут счесть глупостью или несообразностью.

Я проглатываю комок и киваю.

– А почему вы спрашиваете? – Он склоняет голову набок.

– Просто так, – отвечаю я быстро. – Все эти предновогодние разговоры… Вы же знаете: новая жизнь, конец старой, мечты. Все во всем сомневаются, все анализируют.

– Это немного действует на нервы. Правда? Но в то же время и воодушевляет. Вселяет надежду. – Он кладет руку на мою. – В конечном счете все мы находим утешение в какой-нибудь вере: в буддизме, в христианстве или в «Манчестер юнайтед». Верить во что угодно лучше, чем не верить ни во что. Главное – чтобы вам это казалось правильным, истинным.