Вторая жизнь Эми Арчер - Р. С. Пейтман

– Но как можно быть уверенным, что чувства не обманывают? – В моем голосе снова прорывается отчаяние.

– Ну разумеется, у нас у всех бывают сомнения, – говорит он, неторопливо пожимая плечами.

– Даже у вас?

Он встает и улыбается.

– Вы не поверите, – показывает он на свой пасторский воротник, – но это не спасает от минут колебаний. Да я бы и не хотел. Сам Господь каждый раз возвращает меня на путь веры – и от этого знания моя вера крепчает. – Он проходит мимо свечи, и пламя, затрепетав, гаснет. Струйка дыма поднимается, как маленький серый призрак. – Вот видите, – говорит священник. – Даже свет Божий иногда приходится зажигать заново. – Он зажигает свечу и уходит.

Над дверью висит красная табличка, на ней золотыми буквами – одно слово.

VERITAS

Я быстро отворачиваюсь и долго смотрю на вновь зажженную свечу. Сильное ровное пламя завораживает. Мне так не хватало яркого, ясного света надежды и опьяняющего тепла любви, так хочется снова почувствовать их жар! Может, Эсме – последний шанс… Если я решусь ей поверить.

Сходство девочки с Эми поразительно. Ее память о прошедших событиях сверхъестественна. Точность непостижима. Ни одна из тех подробностей, что она мне назвала, не упоминалась в прессе, не считая того, что Эми увлекалась «Spice Girls», а это вряд ли такая уж большая редкость для десятилетней девочки того времени. Эсме произносила каждое слово с непоколебимой уверенностью, без тени сомнения. Не могла же девочка, тем более маленькая, разыграть такой спектакль так безупречно, уверенно.

Отрываю взгляд от свечи. Смотрю вверх. Камни и арки потолка соединяются, как пальцы молитвенно сложенных рук. На одном из камней светится позолоченный шестиугольник, в центре которого по ярко-красному фону бегут золотые буквы.

VERITAS

Встаю, чтобы уйти, но задерживаюсь в дверях часовни. Смотрю на табличку над головой, на камень в потолке, на сияющий прямоугольник окна.

VERITAS

Тройное подтверждение.

Трижды повторенная истина.

Иду по проходу к дверям, потом выхожу на Боро-Хай-стрит. Все это время меня преследует эхо собственных шагов. Остановившись перевести дыхание, чувствую на себе чей-то взгляд – и нервно оборачиваюсь.

На меня глазеют пустые оправы из витрины оптики. Реклама бифокальных очков заверяет, что я все увижу в новом свете. Чувствую, как безумие шевелится внутри, словно паук в углу. Делаю глубокие, медленные вдохи, в точности как учил доктор Морган.

Это была идея Брайана – пойти к психиатру – последняя отчаянная попытка заставить меня начать новую жизнь. Вначале мы вместе ходили на прием к специалисту по проблемам переживших тяжелое горе – в душный кабинетик в местной клинике. Брайану понадобилось совсем немного времени, чтобы обратить на меня обвиняющий перст, вслед за прессой.

Сначала-то муж убеждал меня не обращать на писак внимания, говорил, что им нужен козел отпущения, раз уж полиция не нашла преступника. Говорил, что я была хорошей матерью, но в глазах у него читалось совсем другое. Черная тень сомнения.

Это я виновата, что Эми пропала. Это я за ней не следила, когда должна была стоять рядом, не спуская глаз. Это я отпустила дочь одну, через дорогу, играть без присмотра, лишь бы она не путалась под ногами.

Ответом на его нескончаемые обвинения были все те же знакомые до боли слова. До ворот парка от нашего дома каких-то пятьдесят метров, машин на дороге почти нет, на площадке она была вместе с подругой, ей было десять лет, она была разумной, смышленой девочкой. Ее должен был забрать надежный взрослый. Откуда мне было знать, что подружка убежит и бросит нашу дочь?

И вообще, чем я в этот вечер была так занята? Собирала нас обоих на вечеринку, важную для него и для его бизнеса. А он где был? На работе, заканчивал рекламу какой-то паршивой туалетной бумаги, которая вполне могла бы подождать день-другой. Разве что дело не в аврале, просто какой-нибудь большеглазой сослуживице не терпелось сделать себе имя. Мы оба не смотрели за ребенком.

Психотерапевт ерзал, заикался – и в конце концов предложил нам ходить на прием по отдельности. Тогда Брайан отказался вообще.

– Бет, мы только и делаем, что ходим кругами, – сказал он, сжимая кулаки. – И это больно. Я должен справиться сам. По-своему. Может быть, и тебе стоит попробовать.

– Не могу. Мне легче, когда есть с кем об этом поговорить. Лучше бы это был ты, но…

Еще какое-то время я походила к психотерапевту, но состояние не улучшалось – и тогда Брайан предложил обратиться к психиатру. Злил скрывавшийся в этом предложении тонкий намек, что вся проблема во мне, но я понимала, что нужна помощь.

Доктор Моран и правда помог, по крайней мере поначалу.

В тихом кабинете с видом на пышный, чистый садик в его доме в Далвиче доктор внимательно слушал мои рассказы об Эми и впитывал мою злость и муку, как губка воду. Но когда он стал пытаться зайти дальше, разобраться в моем прошлом и в отношениях с Брайаном, я начала сопротивляться.

– Все это не имеет никакого отношения к гибели Эми! – Я выставила ладони перед собой, удивляясь, как он сам этого не понимает.

– Но это имеет отношение к тому, как вы продолжаете жить без нее, – кивнул он.

– Без нее мне жизни нет.

– Но может быть, – сказал он, сдвигая вместе кончики пальцев. – Если вы захотите.

Он утверждал, что смерть Эми нанесла мне такую страшную травму еще и потому, что во всех остальных отношениях моя жизнь не удалась.

– Вы отказались от карьеры в рекламном бизнесе, чтобы растить дочь. Утратили статус, который давала работа, утратили независимость. Ощущение своего места в мире. Теперь, когда Эми нет, у вас остался только брак. – Он еле заметно пожал печами. – Может, этого мало?

Мало. Всегда было мало. Да и как могло быть иначе? Ведь одной из частей этого уравнения была я.

Нас с Брайаном свела вместе реорганизация отдела в небольшом рекламном агентстве. Меня, к удивлению и облегчению, не уволили, и, к еще большему удивлению, я стала работать в паре с ведущим специалистом фирмы.

Он не захотел сидеть у себя в кабинете и сразу потащил меня в соседнее кафе. Наши отношения начались на фоне сигаретного дыма, в запахах табака и подгорелых тостов. Там все пылало и тлело, и наша страсть не стала исключением.

Сидя в кабинке с шаткими кожаными креслами и облупленным столиком из формайки, он выдавал один броский слоган за другим. Я была просто секретаршей – записывала под диктовку, обрабатывала его идеи, чтобы выходили доходчивые рекламные тексты. Тексты, которые получали награды.

Он помог мне казаться лучше, чем я была, и моя благодарность переросла в любовь. Его любовь пробудила моя уступчивость, которой не стало, когда появление Эми изменило мои приоритеты.

То, что я считала родительской ответственностью, он принимал за мелочный контроль. Я хотела для Эми самого лучшего и делала для этого все, что могла. Муж хотел того же, но считал, что девочка будет счастливее, живя своим умом, как независимая личность. Либеральное воспитание, как он это называл. Я же называла его опасным, для ленивых. Закипали ссоры, тлели обиды.