Франсуаза Саган - Жан-Клод Лами

Надо сказать, что Франсуаза удивляла своих друзей, осушая стаканы виски в возрасте, когда ее родители пьянели от капли алкоголя. «Она хотела казаться значительной, — считает Соланж Пинтон. — Прятала в комнате бутылки “Скотча”, чтобы пить тайком». Она постигала магию алкоголя, как Сесиль, героиня «Здравствуй, грусть!», которая произносит с иронией: «…Если ты пьян, можешь говорить правду — никто не поверит»[90].

Для Кики алкоголь был связан с ощущением причастности миру взрослых. Ей казалось, что так она входит в их вселенную, становится им равной. Отсюда, наверное, неприязнь Сесили к «студентам университета, грубым, поглощенным собой и еще более того собственной молодостью», и интерес к сорокалетним мужчинам, «с умиленной галантностью» и сквозившей в обхождении «нежностью одновременно отца и любовника»[91]. На самом деле Франсуаза общалась с молодыми людьми двадцати пяти — тридцати лет, парнями из компании гренобльцев или приятелями ее брата Жака, неисправимого гуляки.

Одним из излюбленных мест встречи был ресторан в фольклорном стиле на углу улиц Жакоб и Сен-Бенуа под вывеской «Ассасэн»[92]. На первом и втором этажах кутила молодежь, певшая хором песни караульных солдат. За столами размещалось от четырех до шести человек; разговаривали громко, сопровождая речь бурной жестикуляцией. Пили, смеялись, кричали во все горло. Утоляли голод стряпней, приготовленной Жерменой. Кувшинчики красного вина согревали сердца и будили воображение. В этой сутолоке что-то пытался исполнить гитарист. Туда часто приходили неизвестные авторы-исполнители, свободные поэты, создававшие там свой репертуар, как Лео Ферре в начале своей карьеры.

Собирались также в Сен-Жермен-де-Пре на перекрестке Мабиллон, на террасе «Рюмери Мартиникэз». Танцевать ходили в клуб «Сен-Жермен», погребок, приспособленный под дискотеку Жан-Клодом Мерлем, или в «Кентукки».

Чем безумнее, тем смешнее, — казалось, такой девиз был у Жака Куарэ, который всегда был рад новоприбывшим, особенно обольстительным девушкам. Его близость с сестрой, граничившая порой в глазах окружающих с неприличием, привносила в жизнь Франсуазы глубочайшую нежность. В 1955 году они устроились в трехкомнатной квартире на улице Гренель, рядом с посольством СССР, перед которым часто проходили манифестации. Это один из самых сумасбродных периодов в жизни романистки. Там прошли два года, на протяжении которых «дни и ночи не оправдывали существования»[93].

Благодаря своей репутации Франсуазе Саган вольготно жилось этой разгульной жизнью, которую обычно называют «артистической».

«Я не могу не быть признательной этому милому, немного примитивному образу, который отражает мои бесспорные слабости: любовь к скорости, морю, ночному бодрствованию, всему, что ослепительно ярко или черно, что нас губит и тем самым помогает понять, кто мы есть на самом деле. Ибо, лишь показав крайности своего “я” со всеми его противоречиями, симпатиями, антипатиями, приступами ярости, можно понять самый краешек — вы же видите, я говорю, лишь самый краешек, — того, что называется жизнью, по крайней мере, моей жизнью…»[94]

Чтобы избежать суда общественного мнения, ей оставалось только одно — делать то, чего она хочет, а она хотела праздника. «Меня всегда соблазняла перспектива прожигать жизнь, пить, оглушить себя»[95]. Требовательная, желающая всего и сразу, Франсуаза обладает несгибаемой волей. Она нуждается во внешнем действии, чтобы быть внутренне спокойной. Боясь скуки, как чумы, она принадлежит к той благородной расе непосед, которые верят в случай, и, конечно, вполне способна ощущать себя счастливой, даже если это счастье не могло стать сюжетом для романа.

«Я в “Уазо”[96] и весело щебечу», — жизнерадостно сообщает она своему другу Бруно Морелю из обители «Уазо», на улице Понтьё, престижной религиозной школы для девочек из буржуазных семей. Несколько месяцев спустя ее выставят за «бездуховность». Франсуаза никак не могла вписаться в рамки традиционного образования, требовавшие подчинения жесткому своду правил, ее восприятие мира совершенно не соответствовало той строгой системе воспитания, которой придерживались подобные школы.

Она плохо переносила эту регламентированную школьную жизнь и постоянно стремилась улизнуть. В прошлом году Кики была столь же озорной пансионеркой в «Сакре-Кер-де-Буа-Флери» в Тронше, пригороде Гренобля. Еще раньше она, поправляя здоровье, провела четверть в колледже «Клартэ», расположенном в горах, в Вийар-де-Ланс, на горно-лыжном курорте в двадцати километрах от Сен-Марселена. Ее отец, несмотря на занятость, приезжал к ней каждую неделю и радовался ее свежести и здоровому румянцу.

Их близость не нуждалась в выражении, они просто чувствовали единение, независимо от степени высказанности каждым своих душевных тайн. Пьер Куарэ проведет десять лет в Сен-Марселене и только после внезапного исчезновения Анри де Реми 6 сентября 1949 года, что неблагоприятно скажется на его карьере в Генеральной энергетической компании, уедет в начале 1950 года в Париж. В это десятилетие, несмотря на черные годы оккупации, он нашел веселого застольного приятеля в лице Рене Гутэна, хозяина «Отель де Франс», известного замечательной кухней. Городских знаменитостей, например, аптекаря и антерпренера, он имел обыкновение разыгрывать, и самые замечательные из этих розыгрышей не раз привлекали к себе внимание историков этой эпохи.

Известный в Сен-Марселене человек, мельник папаша Трамон, понес убытки из-за весьма грубой шутки. Однажды ночью приятели покрасили красной краской еще зеленые помидоры в его саду. Представьте себе, как должен был бы чувствовать себя мельник, взирая на чудом, будто по мановению Святого Духа, созревшую за ночь плантацию. Другой их жертвой стал директор вокзала, куда они отправили посылку, якобы пришедшую из колоний, где находился один из его племянников. Когда он ее открыл, то вместо экзотических фруктов увидел в ящике булыжники.

Имея такого отца, шутника и насмешника, она не могла не вырасти проказницей. Это одна из главных черт ее характера, что отмечали все журналисты после выхода «Здравствуй, грусть!». Среди них Жак Робер, который сделал первый репортаж о Сен-Жермен-де-Пре и окрестивший «экзистенциалистами» молодых людей, прожигавших жизнь в ночных погребках. Его статья[97] отражает это свойство личности эмпульсивной лауреатки Премии критиков. «Очень редко молодые девушки в жизни проявляют чувство юмора, — подчеркивает он. — Поэтому они часто скучны… Франсуаза Саган с этой точки зрения действительно ненормальна. В ней столько юмора, сколько может быть в пожилом англичанине, который смеется в усы уже лет семьдесят… Я знаю, откуда она берет это бесконечное веселье… Сопровождая ее на обед, я столкнулся на лестнице с ее родителями.