Семь шагов над обрывом - Надежда Костина

рядком лежали завернутые в пергамент соты.

Щуплый дедок в вышитой сорочке и широкой соломенной шляпе мирно дремал на раскладном стуле. Лёгкий ветерок доносил аромат цветочной пыльцы и меда, тихо жужжали пчелки – то ли помощницы, то ли надежные охранницы…

Кудлатая собачонка, заметив гостей, лениво тявкнула и небрежно махнула хвостом, подняв облачко пыли.

Дед резко открыл глаза.

– Добрыдень, диду! – громко крикнула Лерка.

Старик усмехнулся в седые усы, хитро прищурился, и вокруг глаз разбежались лучики-морщинки.

– Добрыдень, коль не шутите!

Он вытянул из-под столика небольшую деревянную скамеечку, смахнул пылюку.

– Сидай! – приветливо кивнул пасечник Соне. – Побалакаем!

– Ага, садись, Сонька! – обрадовалась Лерка приглашению к беседе.

Сидеть на низкой табуретке было неудобно, хотелось встать и …спрятаться. То ли от местного чаклуна, который может и не чаклун, но видит ее насквозь; то ли от собственной странности, которая и не странность вовсе, а посттравматический (слово то какое) синдром, как говорила мама, повторяя слова врачей.

– Мы, диду, завтра на Черный ставок едем, – Лерка подхватила пальцем со стола липкую сладкую лужицу и сунула в рот. Зажмурилась от удовольствия.

Пасечник насмешливо покачал головой.

– Мало вам кладбища?! Мало по могилам скакали и тикали, поджав хвосты?!

– Участковый говорит – бандит ушел, – беспечно отмахнулась Лерка, перебирая баночки с товаром. Наконец выбрала одну, покрутила, любуясь золотистым текучим лакомством.

– Можно мне вот этот? А гроши мы потом занесем.

Старик махнул рукой, мол, бери, что с тебя взять.

– Участковый им сказал… Серёга хлопец добрый, но бестолковый. Меня не слухает. Тот поганец десь поряд блукает. Ему пути закрыли, он уйти не може!

– Как это? – обмерла Соня.

От одной мысли, что страшный чёрный человек может оказаться где-то недалеко, ладони мгновенно заледенели, по спине пробежал озноб.

Ну уж нет!

Она глубоко вздохнула, разжала сведенные от страха пальцы, потрясла кистями, помотала головой, возвращаясь в теплый июльский день. Дед Назар кивнул каким-то своим мыслям, и, словно не замечая долгой паузы, продолжил:

– Он на цвинтаре ховався. А там ста-а-арые могилы есть… Ума не приложу, как он темень терпел и не утек одразу?! ТЕ налякать могут, шо сердце не у всякого выдюжит. Знать, крепкая он погань, если мертвых не забоялся. Только ОНИ не отпускают запросто так. Ждут к себе в гости, голубчика. Тут и я не помогу, даже если хотел бы.

Старик положил руки на колени и тяжело вздохнул.

– И что теперь делать? – прошептала Соня.

Пасечник помолчал, словно прислушиваясь к чему-то. Затем стянул соломенный брыль, провел ладонью по коротким седым волосам.

– Воду попроси, она тебя чует, – наконец, тоже шепотом, ответил дед Назар, пристально глядя на Соню. – Пусть она и рассудит. Як нема на його руках крови, то й выживет. А есть – то в луже утопнет.

Старик зажмурился, устало растер лицо. Затем наклонился и вытащил из-под прилавка небольшой термос. Открутил крышку. Запахло медом и горькими травами.

– Змерзла?! – он аккуратно налил в кружку горячий чай, протянул Соне. – На. Спробуй. Тут мед з травичками. Саме те, як… – он не договорил, запнулся на полуслове, горько усмехнулся.

Соня обхватила кружку ладонями. Сделала небольшой глоток, закрыла глаза…По телу прокатилась волна мягкого тепла. Холод отползал, истаивал. Ещё тот…зимний. Скрученный внутри тугими узлами страха, запечатанный памятью и болью, спрятанный так глубоко, что даже июльское солнце не могло дотянуться.

– Отож, – кивнул дед Назар, искоса наблюдая за девочкой, – потихеньку, полегеньку, та й справимося. Я ж трохи того…чаклун.

Он подмигнул обалдевший Лерке, кряхтя, поднялся с низенькой табуретки и принялся складывать банки с медом.

– На сегодня – все! Набазарювались!

Ночь

Соне не спалось. Вроде и нагулялась за день, и в огороде долго возилась, подвязывая высоченные помидоры, и блинчиков с творогом тетя Тома на вечер нажарила – самое то для крепкого сна…

Только – не спалось.

Стрелки настенных часов давно переползли за полночь. Серая мурлыка спрыгнула с кровати на пол и свернулась клубочком на коврике, подальше от беспокойной соседки. Заурчала, приманивая сон.

Тишина в хате мягкая, живая, она полнилась неясными шорохами, теплом нагретых за день стен, мурчанием довольной кошки. Ночной ветерок колыхал легкие занавески, старая яблоня за окном шелестела листьями. Сладко пахло розами, спелыми сочными абрикосами и ранними яблоками.

Любопытная луна несмело заглянула в комнату, выстелив деревянный пол бледными островками света. Лунные тени дрожали, менялись.

Если залезть на широкий подоконник и посмотреть вверх, то сквозь темную листву видны звёзды. Вон ковш Медведицы висит прямо над крышами, а левее, невидимый за деревьями сада, – выходит Орион – небесный охотник. Млечный путь растекся по небу полноводной рекой. Протяни руку – и сорвешь золотую искорку. В Городе таких звёзд не было. И Города больше не было. Мысль эта навеяла тоску, но не ту свинцовую, мертвенную, от которой подгибались ноги, и хотелось скулить забитым до смерти щенком. Нет. Эта тоска была иная – с привкусом горького миндаля и запахом горящих свечей памяти об ушедших. Бережно хранимой и многократно оплаканной…

Соня глубоко вдыхала свежий воздух, слушала стрекот сверчков и смотрела в бархатное темное небо. На соседней улице залаяли собаки. Муха сонно завозилась в будке, звякая цепью. Тявкнула для порядка и затихла до рассвета. Ночная птица резко вскрикнула где-то вдалеке.

Соня зябко поежилась. Но слезать с подоконника и искать кофту не хотелось. А чего хотелось? Сидеть, положив голову на колени, слушать звуки ночи, ни о чем не думать.

Осторожно скрипнула дверь.

– Софийка, ты спишь? – тихий шепот тети Томы.

– Неа.

– Можно я зайду?

– Ага.

Тетя Тома, осторожно ступая босыми ногами по лужицам лунного света, подошла к окну.

– Поздно уже…

– Не спится.

– Вот и мне тоже, – она ласково погладила девочку по волосам. Соня прижалась щекой к теплой ладони, грустно вздохнула.

– Давай-ка ложись, а то завтра сил не будет на ваши приключения.

– Вы посидите со мной?

– А как же.

Соня слезла с подоконника и улеглась в кровать. Провела рукой по шершавому ворсу ковра. Улыбнулась, вспомнив «папу на от такой конячке». Тетя Тамара заботливо укутала девочку мягким пледом, села рядышком.

– Засыпай, а я тебе буду рассказывать сказки. Хочешь?

– Угу. Как маленькой. Про черный ставок хочу!

– Хорошо. Только, чур, ты глаза закрываешь.

Бесшумно запрыгнула кошка, покрутилась, устраиваясь, прижалась серой спинкой.

Тамара Васильевна помолчала, подбирая слова:

– Тут ведь как. У каждого села есть свои легенды, память о прошлом. Лерка твоя – молодец, – записывает, сохраняет. Только всего-то и ей не расскажут.

Давным-давно жил в наших краях знатный шляхтич. Поместье у него было богатое,