Мой лучший друг товарищ Сталин - Эдвард Радзинский

По непривычно свободному поведению «странного» Канделаки становилось понятно, что он — личный агент Кобы. Только личный посланец Самого мог затеять сверхсекретные переговоры с Ялмаром Шахтом, главой рейхсбанка, о возобновлении торговых отношений СССР с фашистской Германией. Да еще в разгар яростных официальных взаимных проклятий! Переговоры продвигались успешно, и в них участвовал Герберт Геринг, брат Германа Геринга, работавший у Шахта.

Герберт передал Канделаки слова самого Геринга: «На самом деле мы не питаем ненависти к Стране Советов. Фюрер и руководство рейха питают ненависть к мировой буржуазии и к мировому еврейству, зловредной опухоли человечества. В Германии весьма позитивно оценили то, что товарищ Сталин вывел большинство евреев из руководства СССР. Руководство рейха все больше думает, что пришла пора поговорить о союзе против жадной мировой плутократии во имя мира во всем мире…» (То же потом повторит Муссолини!)

И уже тогда Шахт заявил: «Очень многое в наших взаимоотношениях могло измениться, если бы состоялась встреча Сталина с фюрером! Фюрер высоко ценит Сталина».

Однако слухи о переговорах просочились в прессу, и тотчас переговоры свернули. Слишком много знавший Канделаки по возвращении в СССР, как и положено, исчез.

(Помню, впоследствии, году в сорок седьмом, я спросил Кобу о нашем хорошем знакомом. Коба только вздохнул: «Не выдержал за границей твой Канделаки, шпионом стал. Кстати, наговорил следователю, будто ты тоже шпион. Я велел сказать ему: «Не важно, что Фудзи шпион, важно, что человек хороший», — и шутник Коба засмеялся. — Но твой Канделаки был плохой человек. Ликвидировал его Николай (Ежов). Может, и поторопился, но сам знаешь, какая у вас быстрая, решительная организация!»)

После Мюнхена Коба возобновил эти секретные переговоры. Поручил он их нашему временному поверенному Георгию Астахову. И с ним тотчас вошли в контакт высокие чиновники рейха, в том числе сам статс-секретарь Эрнст Вайцзеккер. Видимо, поняв по их энтузиазму, как он становится нужен, Коба сделал очередной блестящий ход. Он прервал переговоры, отозвал Астахова, которому пришлось… исчезнуть вслед за Канделаки. Ибо тогда еще было рано… Коба предвидел: если сегодня он может быть полезен Гитлеру, завтра он понадобится ему позарез. И тогда он потребует сполна!

С тех пор Коба начал ждать. Барс в засаде… А когда почувствовал, что это время приблизилось, дал Гитлеру нужный звоночек — снял еврея Литвинова.

Гитлер звонок услышал.

(Как сообщил Старшина, накануне визита Риббентропа Гитлер сказал на очередном совещании: «Отставка Литвинова явилась решающим фактором. После этого я сразу понял, что в Москве отношение к западным демократиям изменилось!»)

И вот все состоялось.

Коба походил по кабинету.

— Итак, мерзавец Гитлер пошел на унижение. Ну и что же делать нам? — Насмешливо обратился ко мне: — Подскажи нам, Фудзи?

Я подыграл и произнес «благородную речь»:

— Опубликовать письмо. Сделать заявление, которое будет приветствовать вся прогрессивная Европа. Заявить, что если мир притерпелся ко лжи, бесчеловечности и жестокости Гитлера, то мы, партия большевиков, решительно отвергаем.

Коба был доволен, он мог выглядеть мудрым.

— Фудзи благороден до меньшевистской глупости! Зря тебя не расстрелял Николай. Ну, а что скажешь ты, Вячеслав?

Лицо Молотова осталось бесстрастным.

— Я думаю, ты прав, Коба.

Коба засмеялся.

— Итак, мы соберем Политбюро, и ты, Вячеслав, скажешь следующее: «Нужен ли нам Гитлер, бросившийся на нас, или… — Остановился, пососал погасшую трубку. — Или… или нас больше устраивает Гитлер, разрушающий капиталистическую Европу? Ответ наших товарищей, думаю, понятен». После этого ты спросишь: «Но как заставить Гитлера сделать то, что нам нужно?» Здесь помолчишь и потом проговоришь: «Ответ тоже понятен: заключить с ним пакт о ненападении!» Ты прочтешь удивление на лицах, какое сейчас видишь на глупом лице Фудзи, и пояснишь: «Да, это трудный шаг. Но другого выхода нам не оставили Франция и Англия. Мы чисты перед миром. Не мы заключали Мюнхен. Напротив, мы предлагали англичанам и французам военный союз, много раз и безуспешно!»

Бедный Молотов! Теперь он побледнел. Он должен был предложить Политбюро мирный пакт с уничтожившим немецкую компартию антисемитом Гитлером.

Коба с усмешкой закончил:

— Это и будет твоей истинной коронационной речью, Молотошвили! Как говорят товарищи американцы, ты у нас нынче «большой Босс». Глава правительства и народный комиссар по иностранным делам. Чтобы все понимали, как важны для нас иностранные дела. Конечно, хорошо бы строго спросить с мудака Литвинова, просравшего Мюнхен и убеждавшего нас в возможности союза с западными демократиями. Но мы этого делать не будем… пока. Он нам еще понадобится.

Коба, как всегда, смотрел вперед. Очень далеко смотрел. В непроглядную для нас тьму.

— Так что же, Иосиф, союз с… немцами? — Не желая упоминать Гитлера, спросил Молотов.

Вместо ответа Коба обратился… ко мне.

— Ответь ты, Фудзи. Ты у нас смелый. Да и терять тебе нечего. Николай не сумел, но Лаврентий тебя точно расстреляет.

Ему нравилось видеть, как я пугаюсь и прихожу в бешенство от своего страха.

Я продолжил подыгрывать:

— Но как же… народ, Коба? Армия? Коминтерн? После того как мы годами вдалбливали людям, какое чудовище Гитлер, после антисемитских погромов в Берлине… Мы — интернационалисты…

Я дал ему возможность лихо ответить.

— Наш народ, — улыбнулся Коба, — с пониманием относится к решениям своего Политбюро. А все непонятливые, и даже те, кто мог бы ими стать, они… далече! Мне сегодня Лаврентий рассказал поучительный анекдот. Идет первомайская демонстрация. И товарищ Сталин приказывает: «Высечь демонстрантов прямо на площади». Вячеслав и все Политбюро в ужасе. Ждут восстания. И вправду, раздается приближающийся гул голосов… Всё ближе рев толпы. Ты, Вячеслав, лезешь в страхе под стол, за тобой — все остальные… Один товарищ Сталин спокойно ждет. Тут вбегает растерзанный Лаврентий и говорит: «Прорвалась делегация научных работников. Требует, чтоб их высекли досрочно!» — и прыснул в усы. — Это о народе… Что касается Коминтерна — все ненадежные также переехали в поместья товарища Берии или куда повыше. Ну разве только ты, Фудзи, остался.

(Так вот зачем он уничтожал Коминтерн! Уже тогда он продумывал пути к союзу с Гитлером. И заранее ликвидировал возможную яростную оппозицию. Представляю, что сейчас устроили бы ему те, кто исчез в бездонной могиле Донского монастыря.)

— Теперь об армии… — продолжал Коба. — По всем воинским частям, на всех политзанятиях будем объяснять наглядно… — Он взял лист бумаги и начертил два треугольника. — Один будет называться «Что хотели империалисты и главный холуй мирового капитала Чемберлен». Наверху пишем: «Лондон и Париж», внизу — «Москва и Берлин». Англичане и французы мечтали столкнуть нас с немцами, а сами быть наверху. Другой треугольник будет называться «Что сделал товарищ Сталин». Здесь наверху пишем слово «Москва», а внизу — «Лондон, Париж и Берлин»… Сталин столкнул Берлин с Лондоном и Парижем, а СССР — наверху. Вот что придумал товарищ Сталин…