Почему ты не пришла до войны? - Лиззи Дорон

Многие объясняли ее поведение не силой воли, а сумасшествием.

В другом конце района жила женщина, которую звали Лея Милосердная. У Милосердной было двое детей, солидное состояние, канарейка в клетке, муж-инвалид, машина и немецкая компенсация. Пожилые люди приходили к ней, чтобы одолжить денег, а дети, чтобы поглазеть на канарейку или, по пятницам и субботам, прокатиться на ее машине.

Но больше всего она прославилась своим миксером. Ради здоровья окружающих Лея готовила морковный и томатный соки. По утрам она прокручивала на миксере морковь или помидоры и разливала сок в стаканы. Со стаканами наперевес — половину ухватив руками, половину прижав к груди — она сначала шла к больным, собравшимся у поликлиники, а потом отправлялась в школу, где на переменах поила худосочных, слабеньких ребятишек, приговаривая:

— Здоровья тебе, силы, хороших оценок.

Однажды я тоже попробовала ее морковный сок, и когда Елена об этом узнала, то ужасно рассердилась на меня, а еще больше на Лею:

— Зачем она дала тебе этот сок, я ее об этом не просила. Тебе что, не хватает витаминов? Разве ты похожа на больного ребенка?

Сок Леи запомнился мне домашним скандалом и неприятным вкусом.

В один из черных дней, когда в кошельке оставалась одна лишь честь, Елена, страшно стыдясь и прикрыв лицо вуалью, решилась пойти к Милосердной. Дрожащим голосом она попросила одолжить десять лир на день или, самое большее, на два. Милосердная Лея, ни секунды не раздумывая, протянула ей сто.

Елена растерянно открыла кошелек.

— Но мне нечем отдавать, — смущенно проговорила она.

— Я знаю. — Милосердная погладила Елену по спине, которая вся сжалась от этого прикосновения.

— Откуда тебе знать, — с удивлением переспросила Елена, — ты что, ясновидящая?

Милосердная улыбнулась:

— Отдашь, когда сможешь.

Елена смирилась и ушла. Она взяла деньги.

Чтобы поскорее отдать долг, Елена экономила на всем, пока не собрала нужную сумму. Положив деньги в конверт, она надписала его: «Богатой даме» — и бросила в почтовый ящик, без адреса и без благодарности.

Она больше не разговаривала с Милосердной. На улице, на почте, в продуктовой лавке — Елена везде старалась обходить ее стороной. Никогда и никому она так и не смогла объяснить, за что так невзлюбила Лею. В квартале говорили, что Елена — женщина странная, а Лея, как всем известно, милосердная. И только близкие знакомые Елены, услышав от нее новую историю, догадались, в чем дело. Однажды она, якобы случайно, вспомнила об одной женщине из дальних стран:

— Вот как все произошло. Однажды к богатой даме пришла нищая, одинокая вдова, которая стыдилась своей бедности, но попросила кусок хлеба и стакан воды. Богатая дама, известная своей добродетелью, не могла дать только хлеб и воду, она непременно хотела дать больше. Она достала унаследованное ожерелье и отдала его голодной стоявшей у порога вдове. С вдовой случился удар, и она вскоре скончалась. Богатая, щедрая, милосердная дама великодушно велела похоронить вдову со всеми почестями и повесила ей на шею ожерелье. На похороны собралась вся деревня. Богатая дама снискала похвалу и уважение, а бедная вдова, храни нас Бог, свое последнее пристанище.

Лет через десять Милосердная Лея умерла. На похоронах многие говорили речи, хвалили, называли ее святой. Один из выступающих, адвокат и нотариус, считавшийся специалистом по выплатам немецкой компенсации, рассказал о Милосердной следующую историю:

— Однажды к ней пришла вдова и попросила денег. Лея поняла, сколь велика нужда несчастной, но ей не хотелось стеснять бедную женщину. Поэтому она просто достала из кошелька сумму, в десять раз превышавшую ту, о которой просила вдова.

Произнося это, адвокат активно жестикулировал.

— Лея всегда давала много, даже если ее об этом не просили.

Затем его голос принял драматический оттенок:

— И даже если не благодарили.

Закончив свою речь, адвокат утер слезу.

Елена, тоже пришедшая проститься, вся сжалась. После того как тело Леи предали земле, каждый подходил и клал на могилу праведницы по камню. Елена схватила самый большой, размером с кирпич, и пробормотала:

— И даже если она не просила…

После похорон в квартире Елены заиграла давно забытая всеми песня: «У кого, у кого, у кого больше чести?» пел Казаблан, а Елена, плача, подпевала.

В конце лета 1966 года Елена получила заказное письмо, положившее начало целому ряду событий. Через три дня в кабинете адвоката Ицхака состоялась встреча, на которой речь пошла о наследстве некоего господина Хирша.

Елена уверяла, что не знает этого человека и никогда с ним не встречалась. Сам Хирш, как позже выяснилось, тоже не был знаком с Еленой. А произошло следующее.

Одинокий мужчина по фамилии Хирш оставил такое завещание: «Я потерял всю семью, всех своих детей. Теперь я в Израиле и хочу передать свое имущество людям, которые родились со мной в одном городе, испытали и пережили все творившиеся тогда ужасы. Надеюсь, что я хоть как-то смогу облегчить остаток их жизни». На правах доверенного лица адвокат Ицхак пообещал Хиршу отыскать выживших земляков.

К удивлению Елены, в сведениях, собранных адвокатом, значилось, что они с Хиршем земляки. Поэтому некоторая часть наследства отходила ей, даже если сама Елена утверждала, что родилась в другом городе, более крупном и известном.

Шесть выживших земляков Хирша встретились на улице Ахада Хаама. Придерживаясь за шаткие перила, они поднялись по ржавой лестнице, с трудом открыли массивную деревянную дверь и по коричневатому мозаичному полу направились к кабинету адвоката через высоченный коридор, в котором вполне могли уместиться два этажа. Кабинет адвоката Ицхака находился в самом его конце.

— Глубоко в кресле сидел мужчина: ни глупый, ни умный, равнодушный — мужчина как мужчина, — так охарактеризовала его Елена.

Вокруг адвоката были расставлены шесть деревянных стульев, пять из них заняли земляки Хирша, а шестой — Елена, продолжавшая настаивать, что родилась в большом городе.

Когда все были в сборе, господин Ицхак без обиняков предложил кинуть жребий. Так каждый наследник получит шестую часть имущества покойного Хирша, мир праху его. Елене достался баварский фарфоровый сервиз и семь глубоких чаш из настоящего бельгийского хрусталя.

Через шесть дней рассыльный доставил нам три огромные коробки. В двух из них был фарфор, в третьей — хрусталь. Коробку с хрусталем Елена велела поставить в коридоре перед входом, а коробки с посудой отнести во двор, к мусорному контейнеру, поскольку немецкие товары у нее, как известно, не задерживались.

Появление коробок вызвало бурное негодование. Дворники отказывались забирать их и даже угрожали штрафом. Рано утром они начинали кричать: